После митинга я вместе со своей семьей еду на могилу другого прадеда, Казакова Филиппа Николаевича, чтобы почтить и его память, положить к изголовью живые цветы. Память о моих прадедах будет жить вечно, я очень горжусь ими!
Мой односельчанин, Новосельцев Анатолий Иванович, 1941 года рождения, попал в плен вместе со своей матерью и старшей сестрой в 1942 году. Сегодня Анатолий Иванович проживает у своей дочери в селе Чунаки, к сожалению, он прикован к постели.
Анатолий Иванович рассказал, что в плен он попал совсем ребенком и мало что помнит. Но детская память сохранила ужасы немецкого плена.
«В 1942 году на базе дома отдыха Ленинградской швейной фабрики во время оккупации поселка Вырица фашисты устроили лагерь принудительного труда для советских детей. Немецкие оккупационные власти насильно свозили туда детей из зоны ожесточенных боев под Ленинградом. Лагерь был обнесен колючей проволокой и забором. Детей предупреждали, что за уход из лагеря полагается расстрел. С десяти лет гоняли на работу на поля, в лес, в овощехранилище. А кормили похлебкой из турнепса. Иногда приходил врач, делал нам уколы с неизвестной целью».
Самое страшное, по словам Анатолия Ивановича, было то, когда его отнимали у матери. Анатолий Иванович помнит только рассказы сестры: «Нас привезли в Вырицу, отобрали от мамы и пускали ее только для того, чтобы покормить грудью младшего Толю». У многих детей действительно были матери, но это не помогало им избежать лагеря. Свиданий не полагалось. Порой, вспоминает сестра, измученные дети пытались убежать к матерям: из лагеря можно было уйти через Оредеж, тогда неглубокую, узкую речку; дети перепрыгивали с камня на камень, иногда падали, тонули. А если и спасались, то потом их все равно настигала облава: детей плетками гнали обратно и сажали на ночь в карцер-подвал, где было темно и сыро, бегали крысы.
В конце 1943 года немцы заспешили: нужно было убираться из Вырицы, чтобы не очутиться в «котле». Тех детей, что постарше и поздоровей, вместе с матерями (у кого они были) погнали в Германию; остальных – помладше и послабей, перевели в новое здание – «детский дом». Зимой Вырицу освободили; первой в поселок вошла группа разведчиков. Разведчики и обнаружили этот новый «детдом», где в подвале прятались человек тридцать детей – совсем маленьких, едва живых от голода, болезней и страха. Их вымыли, накормили и отправили в настоящий детдом – Шлиссельбургский.
Анатолий Иванович плохо помнит, как его спасли и как он остался жив. Многое ему рассказывала старшая сестра. Именно она нашла его после войны, матери в живых уже не было. Помнит Анатолий Иванович лишь натруженные руки солдата, который вынес его из барака. Дальше был детский дом. Уже в 1990-х годах неожиданно для самого себя Анатолий Иванович получил денежное «вознаграждение» от немецкого правительства.
Жизнь узников концлагерей была трагичной даже после войны. С подачи Сталина, на них закрепилось клеймо «предатели». По возможности они меняли фамилии и давали себе обет молчания на всю оставшуюся жизнь. Эта страница истории была наглухо закрыта.
Месть партизана
Мой дед не любил рассказывать о войне. Даже своим детям (кроме моей матери у него были еще два сына и дочь, еще двое сыновей, родившихся до войны, умерли во время оккупации) почти ничего не рассказывал. Но в 1981 году, когда деду исполнилось 75 лет, на юбилей выбрались все его дети. Именно тогда я узнал о своем дедушке то, что до того момента не знали даже его сыновья и дочери.
За праздничным столом поздним вечером остались одни мужики – дед, мой отец, дядя Юра (муж сестры матери), дядя Коля и дядя Сергей (братья матери). Разговор зашел о войне и о недавно вышедшем на экраны мини-сериале «Подпольный обком действует». В этом фильме рассказывалось о партизанском движении в Черниговской области Украины и в южных областях Беларуси. Партизанский отряд, в котором мой дед возглавлял взвод разведки, входил как раз в это объединение.
Мужики были в изрядном подпитии, хотя дед даже в свои 75 был покрепче молодых зятьев и сыновей. С чего начался разговор, я точно не помню. Проснулся в тот момент (я спал на печке как раз в той комнате, где был накрыт праздничный стол), когда дед Василий резко повысил голос и, перемежая свою речь руганью, в пух и прах разделывал популярный фильм.
– Да что ты можешь знать, молокосос! – орал дед на своего старшего сына, которому в тот момент было 37 лет. – Ничего ты не видел и не понимаешь, – и, немного подумав, закончил: – И слава Богу!
– Так ты же ничего не рассказываешь, – обиженно протянул дядя Коля.