Бессмертный воин

— Не буду, — согласилась Алейда, как будто бы убежденная, но мысль более глубоко укоренилась в подсознании. Если ее муж получает удовольствие где — то еще, это объяснит многое. Она не рассказала Беате об отсутствии у него желания, позволив старушке думать, наравне с остальным поместьем, что ночи, которые он проводил в ее постели, были наполнены страстью. Что было странно, поскольку она рассказывала пожилой женщине все на протяжении многих лет, но это было слишком личным, слишком болезненным. Кроме того, она пока что решила, что думает о происходящем, не больше, чем определила, что думать о муже. Возможно, было бы хорошо иметь мужа, у которого есть пара претензий на нее. А, может, и нет.

Огонь занялся, и Алейда раскутала и раскрыла мех как крылья бабочки, чтобы поймать первый жар.

— Сколько займет нарастить мотте?

— Уот заявляет, что он будет построен до жатвы, а башня — как только он осядет. — Беата выбрала гаун и чулки из сундука. — Конечно, это если наймут много мужчин, поэтому Джеффри отправился в Дарем, позаботиться об этом.

— Он уже уехал?

— Ага, отправился на рассвете со стражей и четырьмя мужчинами на телегах, чтобы привезти побольше припасов вместе с работниками.

— Все происходит так быстро.

— Так и есть. Вы непременно отпразднуете Рождество как леди замка Олнвик.

— Это и в самом деле будет восхитительно, — согласилась Алейда. Она вздохнула. — Собственный замок. Желала бы я, чтобы Дед был здесь.

— Если бы лорд Гилберт был здесь, вы бы не были хозяйкой замка, — заявила Беата в своей практичной манере. — Вот и Хадвиза, наконец. Позвольте — ка нам Вас одеть. Отец Теобальд должен вернуться в Лесбери сегодня, не отслужив мессу для лорда Иво, но он увиделся бы с Вами в часовне до того, как уйдет.

Алейда закатила глаза к небесам, но отложила мех в сторону и подняла руки для гауна. Что ж, по крайней мере, было одно достоинство в муже, который не желает ее: у нее нет ничего нового, чтобы стыдиться перед отцом Теобальдом.

Глава 11

Она всегда так наступала, эта раздирающая внутренности агония, — каждый рассвет, каждые сумерки, — но даже по прошествии стольких долгих лет, Бранд боролся с ней. Ничего путёвого из этой борьбы не вышло — и никогда не выходило — и он, как это случалось из вечера в вечер, в конечном счете покорился, ожидая, когда выворачивающая на изнанку боль сделает своё дело. Протекли несколько долгих, мучительных минут, пока боль не стихла настолько, что он смог перевести дух, а уже позднее позволила ему мыслить.

Бранду понадобилось время, чтобы сообразить, где он находится, вспомнить, что он делал, понять, что означает шум вокруг него. Логово, в котором он лежал, было странным, — не яма под валежником, как обычно бывало. Он нащупал под собой мягкую траву, подняв глаза, заметил что — то наподобие крыши, сооруженной тоже из травы, которая вверху была впутана в кустарник. Медведь, очевидно, занял нору другого зверя. Кого — то огромного, вонючего… наподобие свиньи.

«Свиньи. Нет, дикого борова». Его сердце бешено заколотилось.

Ещё не освободившись окончательно от медвежьего «плена», Бранд выкарабкался из логова и, покачиваясь, стал на ноги. Ветер хлестал его по голой коже, вызывая озноб, когда он пытался различить какую — нибудь дорогу в сумерках. Что — то хрустнуло в кустах, и он с рыком обернулся.

Боров, словно валун, ударил его, сбивая с ног. Бранд закрутился, стараясь увернуться, но вепрь навалился на него всей своей массой — в десять стоунов[47] — и со всей яростью животного, защищающего свой дом. Острые, как копья, клыки вонзились Бранду в бедро. Он пронзительно вскрикнул.

Но крик лишь возбудил кабана. Тот завизжал и замотал из стороны в сторону головой, яростно нападая на Бранда, и оставил внизу его бедра длинную глубокую рану. В отчаянии Бранд стал на ощупь искать какое — нибудь оружие. Он наткнулся на ветку и резко размахнулся ей. Дерево было ветхим и хрупким, и сломалось о череп животного. Вепрь отступил, минутку постоял, тяжело дыша и визжа, затем снова атаковал, целясь Бранду в голову. Прокричав воззвание к Скади[48], Бранд вонзил отломленный кусок ветви прямо в открытую пасть животного. Под натиском кабана, ветка продвинулась ещё глубже. Бранд толкнул её изо всех сил, пропихивая остриё вглубь, и в руку ему впились клыки.

Воинственный визг борова перерос в смертельный вопль, потонувший в потоке горячей крови, что брызнула на Бранда. Кабан пал, рука Бранда всё еще оставалась у него в пасти, продолжая пронзать животное даже после смерти. Бранд высвободился и отполз подальше, отыскав убежище в корнях дерева, а боров лежал на земле и подергивался, изливая остатки крови на лесной настил.

До Бранда дошло, что он тоже истекает кровью. В пылу борьбы он согрелся и пока не чувствовал боли, но это скоро минёт. Раны его не убьют — колдунья об этом позаботилась — однако помощь ему не помешает.

— Ари?

Своим голосом он спугнул какую — то маленькую зверушку, и та унеслась прочь. Мужчина услышал, как захлопали чьи — то крылья, но они были слишком маленькими для ворона.

— Проклятье, Ари, где ты?