Бессонница

- Не гордись, Лешенька, - сказал он, невесело усмехаясь. - Гордость великий грех. Ты хороший парень, не шкура и не мещанин, многие тебе благодарны и за дело: выручить человека деньгами, положить в хорошую больницу, прооперировать больного, от которого все отказались, - это ты можешь. Ну а насчет сессии - не обольщайся, Лешка. Ты проявил ровно столько независимости, сколько мог себе позволить, чтоб остаться на плаву. Ну, может быть, чуточку больше. Тебе это было нужно для самоутверждения. Не сочти за попрек - есть люди, которые самоутверждаются не столь благородным способом. Но ты никому не помог и ничего не изменил.

Он обернулся, ища глазами пропавшего гарсона. Вид у него был усталый.

- Пойдем-ка спать, - сказал я.

- Сейчас пойдем. Куда же этот запропастился?

Гарсон не появлялся, и Паша опять повернулся ко мне.

- Ты знаешь, - сказал он странно помягчевшим голосом. - Я ведь всерьез подумываю вернуть обоих в Институт.

- И Алешку тоже? - обрадовался я.

- При чем тут Алешка! Илью и Вдовина.

Я ахнул:

- Вдовина?

- Да, Вдовина. Что тебя так удивляет? Он талантлив.

- Вдовин?

- Не пугайся. В науке он нуль. Но он человек дела. В Америке он был бы боссом, продюсером или как там они называются... Занимался бы наукой как бизнесом, не претендуя на ученость, с него хватило бы и денег. У нас деньги не дают славы и устойчивого положения, он будет стремиться к сияющим вершинам и может быть опасен. Но времена переменились. Пусть Илья и Вдовин походят в одной упряжке.

- Понимаю, - сказал я. - Консолидейшн?

- Йес. На принципиальной основе.

- А ты уверен, что у Коли Вдовина есть хоть какие-нибудь принципы?

- Есть. К поискам истины он равнодушен, но в делах у него есть свои правила и даже своя каторжная честность. Вспомни, когда твои акции пошатнулись, не пришлось ли тебе разочароваться в поведении некоторых коллег, которых ты считал друзьями? Вдовин тебя не трогал, пока ты сам не полез в драку. А в пятьдесят пятом, когда на него дружно накинулись все кому не лень, он принял на себя взрыв всеобщей ненависти, ни на кого не валил и не капал.

Меня подмывало сказать "и ты ему за это благодарен?", но не решился. К тому же мы оба очень устали. Разговор угасал, на новый заход уже не было сил. Мы посидели еще немного, вытянув под столом усталые ноги, и лениво рассматривая толпу. Мне показалось, что толпа стала реже и крылья мельницы вращаются медленнее. Зато в кафе народу заметно прибыло, все столики на улице и внутри были заняты, и гарсоны сбивались с ног.

- Пойдем, - решительно сказал Паша. - Кес кесе? - напустился он на гарсона, разлетевшегося со стаканом, на дне которого плескалась скудная европейская порция коньяка. - Я же, кажется, ясно сказал: юн бутей!

Гарсон растерянно хлопал глазами, затем показал два пальца: deux fois? Паша окончательно рассердился:

- Не дё фуа, а юн бутей. Бутылку, понял? Айн фляш. А ля мезон. Объясни ему, Леша.

Я объяснил гарсону: мсье хочет взять с собой целую бутылку. Даже меня он понял не сразу, вероятно, ему показалось нелепым покупать в кафе то, что можно дешевле купить в ночном магазине. Уразумев, он покорно поставил на поднос принесенный стакан, чем опять раздосадовал Пашу.

- Ассе! - закричал он. - Да нет, не ассе. Атанде. Леша, как сказать по-ихнему "оставьте"? А, черт! - Он схватил стаканчик и разом опрокинул себе в рот. - Се ту! - Хлопнув ошеломленного гарсона по плечу, он валился своим разрушавшим все языковые барьеры обольстительным смехом, после чего оба рослый северянин и маленький южанин - еще целую минуту продолжали охлопывать друг друга и хохотать. На них уже оборачивались. Затем сквозь витринное стекло я видел, как гарсон, все еще смеясь, что-то рассказывает бармену, а бармен, улыбаясь, тянет шею, чтоб разглядеть диковинного посетителя. А когда вновь посмотрел на Пашу, поразился мгновенной перемене. Оживления хватило ненадолго, его лицо посерело, на лбу пролегла глубокая вертикальная морщина. Гарсон принес коробку, мы расплатились и вылили.

Нам повезло, мы сразу поймали такси, и только вытянув ноги в пропахшей табаком и духами кабине, я понял, что я - на взлете.

В освещенном вестибюле нашего отельчика два молодых негра - вчерашний и еще один, вероятно, сменщик, - решали кроссворд, и мы появились очень кстати - нужен был город в России из шести букв. Один из них встал, чтоб передать Паше записку на бланке отеля: звонил Дени, в десять часов деловой разговор в отеле "Мажестик", после завтрака посещение Пастеровского института.

Лифт почему-то не работал. Мы поднялись по узкой и крутой гостиничной лестнице.

- Спокойной ночи, Леша, - сказал Успенский у двери своего номера. Он поставил коробку на пол и на ощупь вставил ключ в скважину. - Ты говорил прекрасно. Знаешь, что самое лучшее из того, что ты сказал? Ученые должны говорить правду своим правительствам. Не чужим - это нетрудно...

- "И истину царям с улыбкой..." - вяло пошутил я.