Он уставился на Лоис, пораженный четкостью образа.
Ральф глянул вниз на свою правую руку — руку, с которой исчезли морщины и первые узелки артрита; руку, лежащую внутри яркой голубой короны света. Чувствуя себя глуповато, он прижал мизинец и безымянный палец к ладони и выставил средний и указательный, вспомнив игру, в которую они играли в детстве, — камень тупит ножницы, ножницы режут бумагу, бумага покрывает камень.
Ничего. Он глянул на Лоис и увидел, что она смотрит на него с каким-то жутковато-безмятежным спокойствием.
На сей раз он вызвал в своем мозгу не слова, а картинку: ножницы, но не те, которыми Клото отправил в мир иной Джимми В., а те, что торчали в рабочей корзинке мамы — с длинными тонкими лезвиями и заостренными, как у ножей, концами. Сосредоточившись еще сильнее, он даже сумел разглядеть два крошечных слова, выгравированных на металле, чуть ниже центральной точки: ШЕФФИЛДСКАЯ СТАЛЬ. И он вновь ощутил в мозгу тот переход, на этот раз не щелчок, а медленное — и очень мощное — усилие какой-то мышцы. Он пристально уставился на свои пальцы и заставил ножницы в своем воображении раскрыться и закрыться. Когда это получилось, он медленно развел и свел пальцы, расширяя и сужая букву «V».
Теперь он чувствовал, как энергия, взятая у мальчишки в майке с надписью «Нирвана» и алкаша возле старого депо, сначала сгустилась у него в голове, а потом потекла вниз, по правой руке к пальцам, как судорога.
Аура, окружавшая вытянутые указательный и средний пальцы его руки, начала сгущаться и… удлиняться. Начала принимать форму тонких заостренных лезвий. Ральф выждал, пока они не вытянулись дюймов на пять от ногтей, а потом снова пошевелил пальцами. Лезвия открылись и закрылись.
Да, он не мог позволить себе выжидать и экспериментировать. Он чувствовал себя аккумуляторной батареей, которая должна завести слишком большой для нее мотор. Он ощущал, как вся его энергия — и та, которую он позаимствовал, и его собственная — стекает по правой руке в эти лезвия. Долго это продолжаться не может.
Он подался вперед, сжав пальцы, и воткнул кончик ножниц в «мешок смерти». Он так сильно сосредоточился сначала на создании ножниц, а потом на управлении ими, что перестал слышать это ровное хриплое жужжание — во всяком случае, сознательной частью рассудка, — но когда кончик ножниц воткнулся в черную шкуру «мешка смерти», тот вдруг издал пронзительную трель на новой ноте — смесь боли и тревоги. Ральф увидел, как капли густой черной слизи потекли из «мешка» по полу. Они были похожи на какие-то заразные сопли. В тот же момент он ощутил, как расход силы внутри его почти удвоился, и понял, что видит ее: его собственная аура стекала вниз по руке и тыльной стороне ладони медленными толчками. И он чувствовал, как она тускнеет вокруг всего тела по мере того, как становится тоньше ее основная защитная пленка.
Он сделал громадное усилие и рывком развел пальцы. Мерцающие голубые лезвия тоже раскрылись, проделав маленький разрез в черном яйце. Оно завопило, и две яркие рваные вспышки красного света промчались по его поверхности. Ральф свел пальцы и увидел, как выросшие на них лезвия защелкнулись, разрезав плотную черную штуковину, бывшую частично скорлупой, а частично плотью. Он закричал, испытывая не боль, а скорее ощущение жуткой усталости.
Что-то внутри «мешка» мерцало ярким золотом.
Ральф собрал все свои силы и попытался раскрыть пальцы для нового надреза. Сначала ему показалось, он не сумеет этого сделать — пальцы словно склеило универсальным клеем, — а потом они разошлись, расширив прорезь. Теперь предмет внутри стал почти виден ему — что-то маленькое, круглое и блестящее. Это может быть только одним, подумал он, а потом сердце его неожиданно затрепыхалось в груди. Голубые лезвия замерцали.
Она схватила его за запястье. Ральф ощутил, как в него большими волнами врывается свежая сила. Он с изумлением смотрел, как ножницы вновь налились огнем. Только теперь лишь одно лезвие было голубым. Второе было жемчужно-серым.
Лоис, громко вопя у него в голове: