Бессонница

Ральф поймал себя на воспоминании о еще одном рассказе — не длинной сказке Толкина о Кольце, а рассказе доктора Сиусса, который он читал одному из малышей сестры Кэролайн еще в пятидесятых. Это было давно, но он не забыл окончательно тот рассказ — более выразительный и мрачный, чем обычная чепуха доктора Сиусса про крыс, летучих мышек и беспокойных кошек. Он назывался «Пятьсот шляп Бартоломью Куббинса», и Ральф ничуть не удивился тому, что рассказ вспомнился ему именно сейчас.

Бедняга Бартоломью был деревенским косарем, имевшим несчастье оказаться в большом городе, когда там проезжал король. Каждый был обязан снять шляпу в присутствии этой августейшей персоны. И Бартоломью старался изо всех сил, но у него ничего не получалось: каждый раз, когда он снимал шляпу, под ней возникала другая — точно такая же.

[Ральф, что происходит? Что это значит?]

Он покачал головой, ничего не ответив, и только без конца переводил взгляд с кольца на своей ладони на кольцо в руке у Лоис и на то, что лежало на полу. Три кольца, все — совершенно одинаковые, совсем как шляпы, которые пытался стащить с головы Бартоломью Куббинс. Ральф вспомнил, как бедный парень старался продемонстрировать свои хорошие манеры королю даже тогда, когда палач вел его по резной лестнице к плахе, где ему должны были отрубить голову за непочтительность…

Только это было не так, поскольку шляпы на голове бедняги Бартоломью через некоторое время все-таки начинали меняться — становились все более невероятными и вычурными.

А одинаковы ли кольца, Ральф? Ты уверен?

Нет, пожалуй, он не был уверен. Взяв первое кольцо, он почувствовал, как по его руке тут же потекла глубинная боль, похожая на ревматическую, но Лоис не выказала ни малейших признаков боли, когда взяла второе.

И голоса — я не слышал их крика, когда она взяла свое.

Ральф потянулся и ухватил третье кольцо. Не возникло никакого всплеска боли и никакого крика от предметов, из которых были составлены стены комнаты, — они лишь продолжали тихонько петь. Тем временем на том месте, где лежали первые три кольца, материализовалось четвертое — в точности как очередная шляпа на голове несчастного Бартоломью Куббинса, но Ральф лишь мельком глянул на него. Он смотрел на первое кольцо, лежавшее на развилке линии любви и линии жизни его правой ладони.

Чтобы всех отыскать, воедино созвать, подумал он, и единою черною волей сковать. И я думаю, это ты, красавец. Я думаю, остальные — просто хитроумные подделки.

И возможно, есть способ проверить. Ральф поднес оба кольца к своим ушам. То, что было в левой руке, молчало; то, что было в правой, которое находилось внутри «мешка смерти», когда он разрезал его, издало слабое, отдающее холодом эхо от последнего вопля «мешка».

Кольцо в правой руке было живое.

[Ральф.]

Ее ладонь, холодная и требовательная, легла на его руку. Ральф взглянул на нее, отшвырнул прочь кольцо, лежавшее в левой руке, поднял другое и взглянул сквозь него на напряженное, странно молодое лицо Лоис как в подзорную трубу.

[Вот это оно. Остальные, мне кажется, просто занимают место — как нули в сложной математической задаче.]

[Ты хочешь сказать, они не имеют значения?]

Он заколебался, не зная, как ответить, потому что… Они имели значение, вот в чем дело. Он только не знал, как облечь свое интуитивное понимание в слова. До тех пор пока фальшивые кольца продолжали появляться в этой маленькой поганой комнатушке, как шляпы на голове у Бартоломью Куббинса, будущее, представленное «мешком смерти» вокруг Общественного центра, оставалось единственно настоящим будущим. Но первое кольцо — то, которое Атропос стащил с пальца Эда (быть может, когда тот мирно спал рядышком с Элен в маленьком доме на Кейп-Код, который теперь опустел), — могло все это изменить.

Дубликаты были символами, сохранявшими форму ка точно так же, как спицы, выходящие из втулки, сохраняют форму колеса. Однако настоящее…

Ральф подумал, что настоящее и есть втулка: …и единою черною волей сковать.

Он крепко сжал золотой кружок, почувствовав, как твердая грань впивается в его ладонь и пальцы, а потом сунул в кармашек для часов.

Одну вещь про ка они нам не сказали, подумал он. Оно скользкое. Скользкое, как какая-нибудь противная старая рыбешка, что не желает слезать с крючка и только бьется в руке.