Бессонница

Только ноги все равно понесли его вперед, так что, может, это и не был прозрачный сон. И еще, он не был приятным — ни капельки. Потому что чем ближе он подходил к предмету на пляже, тем меньше тот походил на баскетбольный мяч.

Это был самый реалистичный сон из всех, когда-либо снившихся Ральфу, и тот факт, что он знал, что это ему снится, на самом деле, казалось, усиливал ощущение реальности. Прозрачности. Он чувствовал ласковый рыхлый песок под босыми ногами — теплый, но не горячий; он слышал скрежещущий, каменистый рев набегавших волн, когда они обрушивались на берег и раскатывались по низине пляжа, где песок блестел, как мокрая загорелая кожа; он чувствовал запах соли и высохших водорослей, сильный, вызывающий слезы запах, будивший воспоминания о летних каникулах, проведенных на пляже Олд-Орчард-Бич, когда он был ребенком.

Эй, старина, если ты не можешь изменить этот сон, может, тебе лучше вырубить выключатель и выскочить из него — иными словами, разбудить себя, и не мешкая.

Он одолел половину расстояния до предмета на пляже, и теперь уже не оставалось никаких сомнений в том, что это такое — не баскетбольный мяч, а голова. Кто-то закопал человека по самый подбородок в песок, и… вдруг Ральф понял, что надвигается прилив.

Он не выскочил из сна; он пустился бегом. Когда он побежал, пенистый край волны коснулся головы. Та раскрыла рот и начала орать. Даже в диком крике Ральф тут же узнал голос. Это был голос Кэролайн. Пена следующей волны побежала вверх по пляжу и окатила волосы, прилипшие к мокрым щекам головы, Ральф побежал быстрее, зная, что он почти наверняка опоздает. Прилив быстро прибывал. Он утопит ее задолго до того, как Ральф сумеет высвободить из песка ее закопанное тело.

Ты не должен спасать ее, Ральф. Кэролайн уже мертва, и случилось это не на каком-то пустынном пляже. Это произошло в палате 317 Домашнего центра Дерри. Ты был с ней до конца, и слышал ты тогда не звук прибоя, а звук дождя с градом, бьющего в окно. Помнишь?

Он помнил, но тем не менее побежал быстрее, взметая позади себя клубы песка.

Ты все равно никогда не доберешься до нее; ты ведь знаешь, как это бывает во сне, верно? Каждая вещь, к которой ты несешься, превращается во что-то другое.

Нет, в стихотворении говорилось не так… Или так? Ральф точно не помнил. Сейчас он ясно помнил лишь одно: стихотворение кончалось слепым бегством повествователя от чего-то жуткого, смертельного,

(увижу его, если обернусь)

гнавшегося за ним по лесу… Охотившегося за ним и приближавшегося.

И все же он приближался к темному предмету на песке. Предмет при этом не превратился во что-то другое, и когда он упал на колени перед Кэролайн, то тут же понял, почему не смог узнать свою жену, с которой прожил сорок пять лет, даже с близкого расстояния: что-то было жутко неправильно с ее аурой. Та прилегала к ее коже, как грязный мусорный мешок. Когда тень Ральфа упала на нее, глаза Кэролайн взметнулись вверх, как глаза лошади, разбившей ногу в прыжке через высокий забор. Она делала торопливые и испуганные вдохи и выдохи, и с каждым выдохом воздуха струйки черно-серой ауры вылетали из ее ноздрей.

Рваный «воздушный шарик», поднимающийся вверх от ее макушки, был лилово-черным — цвета гноящейся раны. Когда она открыла рот, чтобы издать новый крик, неприятно мерцающая субстанция вылетела из ее губ липкими струйками, которые исчезли почти в тот самый момент, как его глаза зафиксировали их существование.

Я спасу тебя, Кэрол! — закричал он, рухнул на колени и начал рыть песок вокруг нее, как собака, откапывающая кость… И стоило этой мысли прийти ему в голову, как он обнаружил, что собака Розали, утренняя мусорщица с Харрис-авеню, утомленно уселась за его орущей женой, словно его мысль вызвала сюда собаку. Он видел, что Розали тоже была окружена грязно-черной аурой. Между ее передними лапами лежала утерянная Биллом Макговерном панама. Выглядела панама так, словно собака успела как следует и с удовольствием изжевать ее, с тех пор как та оказалась в ее распоряжении.

Так вот куда девалась эта чертова шляпа, подумал Ральф, потом снова повернулся к Кэролайн и начал копать еще быстрее. Пока ему удалось отрыть всего лишь одно плечо.