- Ну что ж, - улыбнулся Саметов. - Примем, как говорится, ваши рассуждения к сведению.
В тот же день из облавтоинспекции сообщили, что "Москвич" принадлежит Берсеневой Ирине Матвеевне. Номера шасси и двигателя машины были идентичны учетным данным.
Темирбай никогда не жалел времени на тщательную разработку версии. "Пожалеть час на планирование -- потеряешь недели на расследование", - эти слова университетского профессора стали законом в его работе.
- Итак, - подвел он итог, обращаясь к Гогоберидзе. - Ты подключаешь к делу Васю Касьянова и еще нескольких ребят из дружины. Чем больше среди них будет строителей, тем лучше. Не забудь, Шалва, и об участковых. Пусть пройдутся по стройкам. Сам займись гаражами. Остальное беру на себя.
Так же нетороплив и спокоен был Темирбай и на месте происшествия в Кантемировке. "Ну, что ж. Кража как кража. Разбитое стекло, вполне можно пролезть. Только непонятно: вместе с хорошими вещами пропали совсем старые. Зачем они вору? Может, так: схватют в охапку, что под руку попало?"
Приоткрытый шифоньер полон добротных вещей, старомодная мебель на своих местах, на комоде золотой браслет, именные наручные часы... "Странно... Как вор не заметил этого?"
- И пропало-то не так уж много, - рассказывала немолодая женщина, жившая в другой половине дома. - То, что было на вешалке. Вот здесь, у двери.
- А вы давно знаете Ирину Матвеевну?
- Сызмальства.
- Посмотрите внимательно, не пропало ли еще чегонибудь?
- Постойте, постойте, - женщина всплеснула руками. - Как же я этого тогда не заметила, когда вот он, - ткнула она пальцем в райотдельского следователя, - спрашивал меня об этом же? Вот тут, на комоде, у Ириши завсегда деревянный ларчик стоял. Еще от покойницы матери остался. Матвеевна в нем письма держала давнишние. Еще замочек сломанный был.
- А в письмах что могло быть?
- Вот уж не знаю. Ирина о том никогда не сказывала...
Заночевали следователи в Каптемировке по счастливой оказии у деда райотдельского шофера Кости Гулая.
- Костька, никак ты! - всплеснул сухонькими ручками в широких рукавах сатиновой косоворотки низкорослый старичок. - Ты что же, постреленок, про деда забыл? Слышу, милиция приехала, да не думал, что это ты.
- Служба, деда, служба!
Смахнув с лавки соринки, дед пригласил гостей сесть, а сам радостно захлопотал у стола, собирая ужин.
Вскоре они уже сидели за столом.
Темирбай с сомнением посмотрел на стопку с водкой.
- Ничего, - успокоил его хозяин. - Много пить - оно, конешно, во вред. А по малости - во здравие, как говаривал наш поп. Хотя сам лакал без меры.
- А вы. Корней Семенович, неверующий? - чтобы поддержать беседу, спросил Темирбай. - И за что же прогневзлись на всевышнего?
- И-и-и, милок... Долгая история.
Задумал сосед наш Тимоха сына свово оженить и купил к свадьбе какой-то невидали в губернском городе, паюсной икрой прозывается. И до того, говорят, вкусна - язык проглотишь. И страсть, как захотелось мне испробовать этой диковинки.
Как водится, без попа никакое застолье не обходится, Поминки ль, крестины - отец Серапион тут как тут. А об свадьбе и говорить не приходится. Мы, парни да девки, как водится, в окна пялимся, смотрим, как гости вокруг стола рассаживаются.
Ну, налили по первости, прокричали, как водится, "горько!" и стали кто чем закусывать.
Батюшка, не будь дураком, придвинул к себе посудину с икоркой, выбрал ложку поуемистее, развесил утробу по коленкам - и ну уписывать икорку. С завистью поглядывают на него застольщики: каждому охота отведать диковинки. Да не силком же отымать еду у батюшки!
Так и слопал, черт кособрюхий, всю до зернышка.
С этих пор, милок, душа моя попов не принимает, за сто верст обхожу длинногривых. Да и в боге стал сумлеплться.
Дед помолчал, а потом и говорит:
- А ить не поверил ты, милок. - В голосе хозяина послышались нотки обиды. - И зря. Правда, самого батюшки уж давно нет на свете, а вот молодшая сестра его, ровесница мне, жива еще. Не даст соврать: вместях под окном стояли. Так оно все и было. Аграфеной ее кличут.
- А был у батюшки и сынок, - разговорился хозяин. - Теперича, должно, годов под пятьдесят ему было б, али чуток помене. Сгинул где-то на войне. Как сейчас помню, Кешкой звали. По-ученому Винокентии, кажись?
- Иннокентий.
- Во-во! Я ж и говорю: Винокентии. А уж боевой был!
Кого хошь изобразить мог. У нас его ахтером дразнили.
- Актером?
- Ахтером. Только, значитца, экзамены за школу сдал - м тут война. Долго от его вестей не было, потом два-три письма прислал - а там и похоронка. Уж так-то Иришка убивалась...
- Какая Иришка?
- Да все та же. Одна она у нас на всю деревню.
вековухой и осталась.
Дед сокрушенно вздохнул.
- Кому же он письма слал?
- Иришке...
- А после она ни от кого писем ие получала?
- Нет. У ей же родни-то нету.
- А Иннокентий бывал в доме Берсеневой?
- Ну как же. Чай они с Иришкой в школу бегали, Друг у дружки уроки учили. Да и кто из нас не бывал друг у дружки? Деревенька-то была совсем махонькой.
- Похоронка кому пришла?
- Бабке Аграфсие.
- После войны про Иннокентия слухов никаких не было?
- Нет, не слыхал.
- Вы, конечно, хорошо ее знаете?