Бесспорное правосудие

И вот тогда, идя по коридору к главной лестнице, Венис увидела их обоих – Октавию и Эша. Они стояли подле статуи Карла II и вглядывались туда, откуда она должна была появиться. Даже на расстоянии она поняла: молодые люди не встретились случайно, а пришли вместе, обговорив заранее место и время свидания. От них исходило спокойствие – непривычное в дочери, зато свойственное, как она знала, Эшу. На мгновение Венис замедлила ход, но тут же справилась с собой и твердой походкой устремилась к ним. Оказавшись на близком расстоянии, она заметила, что Октавия сует руку парню, но, увидев, что тот никак не отзывается на жест, тут же ее отдернула, по-прежнему глядя матери в глаза.

На Эше была свежая белая рубашка, синие джинсы и джинсовая куртка. Венис видела, что куртка не из дешевых, – выходит, какие-то деньги ему перепали. На фоне самоуверенного, стильного молодого человека Октавия казалась особенно юной и беззащитной. Длинная хлопковая рубашка, которую она обыкновенно носила поверх футболки, была чище обычного, но все же придавала ей вид викторианской сиротки, только что вышедшей из приюта. На ней была еще твидовая куртка. Огромные кроссовки выглядели слишком тяжелыми для худых ног с узкими лодыжками и только усугубляли наглядную картину несчастного, трогательного ребенка. Худенькое, умное личико, легко принимающее выражение наигранного слабоумия или яростного негодования, сейчас выглядело умиротворенным, почти счастливым; дочь впервые в жизни открыто смотрела на Венис своими темно-карими глазами, так похожими на глаза матери, во всем же остальном они были совершенно разными.

Эш первый заговорил. Протянув руку, он произнес:

– Добрый день, мисс Олдридж. Примите мои поздравления. Мы сидели на галерее. Очень впечатляюще, правда, Октавия?

Венис словно не заметила протянутую руку, понимая, что именно этого он ждал и хотел. Продолжая смотреть на мать, Октавия кивнула:

– Я думала, тебе хватит впечатлений от Олд-Бейли на всю жизнь. Вижу, вы знакомы.

– Мы любим друг друга и хотим обручиться.

В словах, торопливо произнесенных детским голос-ком дочери, Венис явственно расслышала победные нотки.

– Ах, вот как? Советую выбросить эту блажь из головы, – сказала она. – Ты не очень умна, но инстинкт самосохранения все же должен сработать. Эш не годится на роль твоего мужа.

Эш не выразил никакого протеста, но Венис этого и не ждала. Он просто стоял и смотрел на нее, слегка улыбаясь, и в его улыбке была ирония, вызов и толика презрения.

– Это решать Октавии. Она совершеннолетняя, – наконец произнес он.

Не обращая на него внимания, Венис продолжала говорить с дочерью:

– Я возвращаюсь в «Чемберс». Хочу, чтобы ты пошла со мной. Нам надо поговорить.

Венис вдруг подумала: а что, если дочь откажется? Октавия взглянула на Эша. Тот согласно кивнул, спросив:

– Я увижу тебя вечером? Когда мне лучше прийти?

– Приходи, конечно. Когда хочешь. Ну, в половине седьмого. Я приготовлю ужин.

Венис приняла это приглашение за то, чем оно и было, – открытым вызовом. Эш взял руку Октавии и поднес к губам. Венис понимала, что пародийный диалог, как и этот поцелуй, разыграны для нее. Гнев и отвращение охватили ее с такой силой, что она крепко сжала руки, чтобы не влепить парню пощечину. Мимо проходили люди, некоторых барристеров она знала и приветствовала улыбкой. Надо поскорее уходить из Олд-Бейли.

– Ну, что? Пойдем? – сказала Венис и, не глядя на Эша, пошла вперед.

Улица перед зданием Центрального суда была почти пустой. Манифестанты то ли устали и ушли, не дождавшись адвоката, то ли удовлетворились криками в адрес Брайана Картрайта. Все так же молча Венис и дочь пересекли дорогу.

У Венис сложилась привычка, закончив дела в Олд-Бейли, возвращаться в «Чемберс». Пути, однако, она избирала разные. Чаще всего, свернув с Флит-стрит, Венис шла по Бувери-стрит, затем по Темпл-лейн и со стороны Тюдор-стрит входила во Внутренний Темпл. Пройдя мимо Центральной канцелярии Высокого суда, она пересекала Мидл-Темпл-лейн и попадала в Полет-Корт. Сегодня днем Флит-стрит, как обычно, была очень шумной, на тротуарах толпилось так много людей, что ей с Октавией приходилось пробиваться сквозь плотный поток, а о том, чтобы перекричать постоянный гул и шум транспорта, нельзя было и думать. Неподходящая обстановка для серьезного разговора.

Даже на относительно тихой Бувери-стрит Венис не завела разговор. Но оказавшись во Внутреннем Темпле, она сказала, повернувшись к Октавии:

– У меня есть тридцать минут. Пойдем в сад. Расскажи мне об этой истории. Когда ты с ним познакомилась?

– Примерно три недели назад. Семнадцатого сентября.

– Где он тебя подцепил? В какой-нибудь кафешке? В клубе? Не говори мне, что вас официально познакомили на собрании молодых консерваторов.

Как только эти слова слетели у нее с языка, Венис осознала, что совершила ошибку. В ссорах с Октавией ей всегда было трудно удержаться от грубой издевки, дешевого сарказма. С привычной болью в сердце она поняла, что их разговор – если его так можно назвать – сведется к желчной перебранке.