Бесстрашие

Я судорожно пытаюсь придумать, что сказать, чтобы исправить положение, стереть свои предыдущие слова. Но такова особенность слов. Что сказано — обратно не возьмёшь.

Ты специально рушишь ваши едва начавшиеся отношения с Треем? Если да, у тебя чертовски хорошо получается.

Я нерешительно касаюсь его спины. Он напрягается. Тянусь к нему, пока мои губы не оказываются в паре сантиметров от его уха, и шепчу:

— Прости, Трей. Мне не стоило этого говорить.

Он выпрямляется, на лице — нечитаемая маска.

— Тогда зачем сказала?

— Не знаю.

Это не совсем правда. Я боюсь, что он отвергнет меня и моё сердце вновь будет разбито. Мне было безумно больно, когда он предпочёл мне Рейни. Я понимаю, что тогда он был не в себе. У него забрали его жизнь и промыли ему мозги. Но всё же. Мне было тяжело. И сейчас я переживаю, что то же самое может случиться с Пейдж.

Но я не могу признаться в этом ему. Рассказать о своих чувствах — всё равно, что разодрать свою грудную клетку и открыть ему прямой доступ к моему сердцу.

Не знаю, хватит ли мне смелости.

— Прости меня, — повторяю я, потому что это всё, что я могу сказать.

Пейдж ловит взгляд Трея и коварно ему улыбается. Он кивает ей в ответ, но едва он отводит взгляд, как она посылает мне победную ухмылку. Я стискиваю кулаки.

Когда все высказались о своей другой жизни, один из зенитовцев начинает рассказывать о том, что на него однажды напал самец пумы и его пришлось убивать голыми руками. Глаза парня горят, он вскакивает на ноги и показывает, как это произошло. Мы все смотрим, пока он изображает, что прижал зверя к земле.

— Я свернул ему шею, и он застыл, — громко объявляет рассказчик. Его голос разносится по всему лагерю. Сам он весь застывает, давая понять, что бой окончен. — Вот так, друзья мои, нужно укрощать зверя.

Он низко кланяется под шквал аплодисментов.

— Хорошо, Родерик, садись уже, — говорит Пейдж. — Мы все знаем, как ты любишь приукрашивать.

Родерик плюхается на место рядом с ней под всеобщий смех.

— Эй, Трей, — зовёт Пейдж. — А помнишь, как в лагере «Грани» затопило туалет?

— О да, — хмыкает Трей. — Нам потом пришлось часами убираться.

— Мы с тобой тогда всю ночь выжимали тряпки, помнишь?

Пейдж делает акцент на словах «всю ночь» и бросает на меня косой взгляд, желая дать понять, что они провели вместе целую ночь.

— Ага, помню. Это было ужасно.

Пейдж застенчиво улыбается ему.

— Ну не всё было так плохо, согласись?

Трей прочищает горло.

— Да, пожалуй.

У меня внутри всё сжимается от скрытого подтекста. Пейдж не останавливается.

— А помнишь, как мы сломали твою кровать…

Я вскакиваю на ноги, отказываясь сидеть и выслушивать всё это.

Трей ловит мою руку.

— Сиенна…

Я вырываюсь.

— Я… устала и хочу спать. Пойду… в палатку, да.

Он опускает руку. Уходя от костра, я одновременно испытываю облегчение и разочарование от того, что он не последовал за мной.

Лагерь довольно небольшой, поэтому до палатки я добираюсь быстро. Оказавшись внутри, я всё ещё слышу смех, доносящийся со стороны костра. Моя одежда пропахла дымом, что только сильнее напоминает мне о Пейдж и её словах. Она хотела, чтобы я почувствовала себя ничтожной.

Вместо того, чтобы лечь спать, я беру сменную одежду и одеяло, которое использую в качестве полотенца, а затем иду к ручью примерно в ста метрах от палатки. В темноте я несколько раз спотыкаюсь, но путь достаточно расчищен. Здесь почти не растут деревья, вокруг только высокие холмы, песок, грязь и редкие колючие кустарники. Ручей спускается с горы, а потому вода в нём ледяная. Пока я училась освежёвывать белок, Трина почти каждый день стирала вещи в этом ручье, где даже на самом неглубоком участке вода достаёт до коленей. Я пока не рисковала больше, чем просто намочить здесь руки, но вроде глубина достаточная, чтобы быстро сполоснуться.

Снимаю с себя одежду, за исключением нижнего белья, и оставляю её на ближайшем валуне. В первый же день в лагере Лорел дала мне мыло, которое сама изготовила в походных условиях. Оно пахнет как спрей, с которым мама протирала дома мебель, но я не жалуюсь. Это лучше, чем запах дыма, пота и другой вони.

Медленно подхожу к ручью. В ночи раздаётся вой некого зверя, отчего у меня по коже пробегают мурашки. На небе горит полумесяц, отражаясь в воде. Я бы восхитилась красотой пейзажа, если бы всё это ночное купание не было таким жутким.

Осторожно проверяю воду пальцем ноги. Ледяная. Начинаю дрожать, но всё же заставляю себя войти. Дно каменистое, но не острое — вода всё сгладила. Глубоко вдыхаю, заходя в ручей по голени, затем по бёдра, и останавливаюсь, только когда вода достигает моей талии. Стараюсь максимально быстро натереть тело мылом и как могу промываю волосы, но с одним куском мыла это не так-то просто. Понимаю, почему Пейдж предпочла косички. Живот скручивается в узел при мысли о ней.

Я почти заканчиваю намыливаться, когда у берега слышится шорох. Замираю и оглядываюсь. Месяц скрылся за тучей, и в кромешной тьме ничего не видно.