Бесстрашные

Мария — сельская девушка, ставшая Богоматерью. Павел — был местечковым

раввином, стал проповедником для всего мира. Бог сделал Иосифа, ненавидимого

всеми младшего брата, правителем Египта. А пастушонка Давида произвел в цари

64

Израильские. Петр собирался рыбачить на море Галилейском. Бог призвал его стать

главой первой церкви. Бог многое меняет.

Но все-таки, — может спросить кто-нибудь, — а как же быть с трагическими

переменами, которым Бог позволяет произойти? В некоторых событиях совсем не

видно смысла. Какое место в жизненной мозаике отвести рождению ребенка-калеки

или гибельному цунами? Или когда компания проводит массовые увольнения, и отец

остается без работы... у таких событий тоже есть свое предназначение?

Да, есть, если смотреть на них с точки зрения вечности. То, что выглядит

бессмысленным в этой жизни, может иметь глубочайший смысл в жизни грядущей. У

меня есть доказательство — возьмем вашу жизнь в материнской утробе.

Я понимаю, что вы не очень-то хорошо помните то время, поэтому позвольте мне

рассказать вам, что же тогда происходило. Каждый день вынашивания готовил вас к

земной жизни. Ваши кости укреплялись, сформировались глаза, в ваше растущее тело

через пуповину поступали питательные вещества... для чего? Чтобы вы могли оставаться

во чреве? Совсем нет! Жизнь в утробе подготовила вас к земной жизни, приспособила к

самостоятельному существованию после родов.

Некоторые особенности вашего строения не имели никакого смысла. У вас, например, был нос, но вы не дышали. Глаза вы даже не открывали, ведь что бы вы там, в

темноте, увидели? Ваш язык, ногти, прядь волос на голове были вам в материнской

утробе совершенно без надобности. Но разве вы теперь не рады, что они у вас есть?

Некоторые страницы и целые главы в этой жизни кажутся такими же бесполезными

для нас, как ноздри — для зародыша. Страдания. Одиночество. Болезни. Холокост.

Мученичество. Муссоны. Если предположить, что этот мир существует только для

посюстороннего счастья, такие недостатки оказываются для него фатальными. Но что

если земля подобна утробе? Не могут ли эти испытания, насколько бы суровыми они ни

были, служить тому, чтобы подготовить нас к грядущей жизни, дать все для нее

необходимое? Как пишет Павел, «кратковременное легкое страдание наше производит

в безмерном преизбытке вечную славу» (2 Кор. 4:17).

Вечная слава. Мне, пожалуйста, огромную чашку. «Дайте большую порцию

нескончаемой радости в присутствии Бога. Побольше чудес, а душевных мук не надо».

Подойдите и заказывайте. Буфетчик на месте. Как вы понимаете, это может быть ваша

следующая чашка.

65

Тень сомнения

12

Но Он сказал им: что смущаетесь,

и для чего такие мысли входят в сердца ваши? Лк. 24:38

Страх, что Бога нет

Вуди Аллен не может спать по ночам. Он — беспокойная душа. Страхи заставляют

семидесятилетнего кинорежиссера бодрствовать. Глядя на его застенчивую манеру

держаться и мягкую улыбку, ни за что такого не подумаешь. Он мог бы сойти за этакого

идеального дядюшку, приветливого и обходительного. Единственное, что в нем есть

ершистого — это его прическа. Однако внутри, под этой внешностью, его гложет

анаконда страха.

Его убивает пустота. Отъявленный атеист, Аллен смотрит на жизнь как на

«бессмысленное мельтешение». Нет Бога, нет предназначения, нет жизни после смерти

и, соответственно, нет жизни и до нее. «Я, в сущности, не могу найти убедительную

причину, чтобы предпочесть жизнь смерти, — признается Аллен, — за исключением

того, что я слишком боюсь... Все поезда идут по одной линии. Все они идут на свалку».

Поэтому он снимает свои фильмы, чтобы отвлечься. Десятилетиями он

безостановочно выпекает их по штуке в год. «Мне нужно на чем-то сфокусироваться, поэтому я не смотрю на картину целиком»1.

Полагаю, существует кто-то, для кого страхи Вуди Аллена непостижимы. Должен

быть в великом Божьем мире человек, никогда не сомневавшийся в существовании

Бога и в Его благости. Но эту книгу пишет не такой человек.

Мои страхи, подобные вуди-алленовским, предпочитают всплывать на поверхность

не иначе как в воскресенье утром. Я просыпаюсь рано, задолго до того, как начнет

шевелиться моя семья, пробьется первый солнечный лучик и пачка утренних газет

шлепнется на крыльцо. Пусть весь мир спит, но не я. Каждое воскресенье — большой

день в моей жизни, я предстаю перед прихожанами, готовыми потратить полчаса

своего времени, чтобы обрести новую веру и надежду.

Обычно мне вполне хватает сил. Но так бывает не всегда (вас это известие не

тревожит?). Иногда в утренних сумерках этих часов перед проповедью меня поражает

явная абсурдность того, во что я верую. Особенно мне вспоминается одна Пасха. Когда

я просматривал текст проповеди при свете лампы, весть о воскресении выглядела

мифом, обывательскими слухами, а не евангельской истиной. Ангелы на кладбищенских

камнях; погребальные пелены то нужны, то не нужны; воины, устрашившиеся мертвеца; умерший, а потом ходящий по земле Иисус. Я уже чуть ли не ждал, что вот-вот из-под

следующей страницы выскочат безумный Шляпник из «Алисы в Стране чудес» и семь