Бестиарий

– Туда! – махнул Молль в неопределенном направлении пакетом с «Моментом».

Туда и пошли. Долго шли вдоль рельсов, вдыхая ароматный клей. Но вот наконец мы сворачиваем на тропинку. Оказавшись в своей стихии, в знакомом лесу, Молль даже немного трезвеет, рот его растягивается в улыбке, а глаза становятся чуть шире. Он тычет длинным носом во все стороны и рассказывает:

– Вот там советская дивизия стояла. – Он называет количество солдат, еще какие-то цифры, названия, но все это вязнет в клее.

Брат, не слушая, периодически переспрашивает: «Куда?» Молль ведет. Повсюду видна работа следопытов. Разрытые траншеи и ямы, вокруг которых небрежно раскиданы ненужные кости и разбитые черепа, вперемежку с этим полусгнившие башмаки и в большом количестве масса рваного железа: от снарядов до касок. Все это торчит из-под подтаявшего снега. Выглядит так, будто разбомбили военное кладбище.

– А там я год назад Мосина поднял! – Молль тычет рукой в разные стороны, хвастаясь. – А там тротила шашек десять! А там в 91-м чувак взорвался! Ха-ха!

Молль почему-то смеется, и мы видим в отдалении столбик с табличкой и повешенным на него пластиковым венком.

– Вообще, тут погибнуть как два пальца! Либо подорвешься, либо конкуренты пристрелят! Ха-ха-ха! – он опять ржет, и на лице его счастье.

– Молль, когда уже придем? – раздражается брат.

– Сейчас, сейчас, вон через овражек переберемся и будем на немецких позициях! – «На немецких позициях» он произносит так, будто за овражком земля обетованная.

– Так, нужно найти место для ночлега, – говорит Молль, когда мы перелезаем через овраг, на дне которого снега еще по колено.

Мы же с братом сразу садимся на рюкзаки и уже спокойно, без спешки дышим из пакетов. Молль бегает радостно по этой бугристой, разрытой местности, как будто домой вернулся, ей-богу! Немецкие позиции перерыты еще более тщательно. Видны даже свежие ямы. Копателям повезло – почва песчаная. Без моллевской болтовни и от размеренного дыхания наконец-то появляются почти осязаемые галлюцинации. «Момент» любит тишину и сосредоточенность. Вокруг ходят толпы немецких солдат. Бесцельно и тихо. Один особо наглый в каске и с термосом для награбленного на плече садится перед нами на корточки и, улыбаясь, что-то говорит на немецком. Говорит тихо, издалека, как сквозь вату – галлюцинациям положено быть тихими. Тихими.

– Нашел! – орет Молль издалека. – Отличное место, идите сюда!

Немецкие солдаты от этого крика кто куда: кто в яму, кто в кусты, а кто просто в воздухе растворился. Недовольно ворча, идем к Моллю. Чем ему больше других понравилась именно эта яма – непонятно. Но он улыбается, натягивая кусок брезента и расширяя саперной лопаткой вход в новоиспеченную землянку, делая его более горизонтальным.

– Сид, выгреби снег! – говорит он мне и передает лопату.

Вместе со снегом выгребается пара, кажется, берцовых костей. Брат сидит на рюкзаке рядом и наблюдает.

– Сид, пить охота, достань портвейн, – говорит он.

– Бросай сено, неси пистолеты! – ворчу я.

Разливаем портвейн. Сушняк он не глушит, но приятно звенит в голове в помощь колесам и клею.

– Молль, воды надо, – говорю я, чмокая портвейновой сладостью.

– Можно туда, к болоту, сходить, там ручей, а можно снег растопить.

– Далеко до болота?

– Это рядом с линией фронта, недалеко от того места, где мы проходили, где венок висит, но можно срезать…

– Давай снег топить, – прервал брат Молля.

– Пойдем за хворостом? – Молль достал топорик.

– Может, уже и ты что-нибудь сделаешь? – спрашиваю я брата, наблюдая, как он подливает в пакет клея.

– Я вещи посторожу! – нагло ухмыляется он.

Костер долго не хотел разгораться. Умелому в походных делах Моллю мешало уже сильное опьянение.

– Молль, не тупи! – орал на него брат, когда тот с открытым ртом, из которого капала слюна, расширенными зрачками смотрел, как огонь, сжирая тонкую черточку спички, тихо крадется к пальцам.

Даже после того как все-таки стараниями уколешенного Молля костер получился, он затухал несколько раз от его углюченной руки. Темнело. Допив портвейн, уткнулись в пакеты. Зашептали, каждый со своими видениями. В сумраке они становятся ярче и реалистичнее. У меня все то же – солдаты Третьего, чтоб его, рейха. Только рожи теперь все знакомые. Вон Чинарик кашу из котелка жрет, а вон гопота дворовая в касках траншею копает. И все ближе и ближе вместе с сумерками наваливается на нас огромная, чудовищная бронетехника высотой с верхушки деревьев. Когда брат, ощутив уже совсем невыносимый сушняк, заглянул в котелок над почему-то бледным костром, там было пусто.

– Молль, сука, выкипело!

Молль потрогал котелок.

– Холодный! Ха-ха-ха! Кто-то выпил воду! – он, скалясь, посмотрел на меня.

– Пошел ты, я к вашей затее не прт-прит-ра-ги-вал-ся! – сказал я зачем-то по слогам.

Молль опять загоготал.

– Заткнись, носатый! – Брату было не до смеха – хотелось пить.

Растапливать во рту снег было противно, он жег рот и был горький на вкус.

– Короче, Молль, разводи, нет, разжигай костер! И не дай бог он у тебя затухнет опять! Мы с Сидом идем за водой!

Я очень удивился такому решению.