Выпускается-впускается очередной военный и едет согласно предписанию к новому месту службы. Сначала долго летит на самолете. Затем некоторое время трясется в поезде, угнетаемый приставухами-выпивохами, по иностранному выражаясь — а-ля: «Я тоже когда-то и где-то служил!» и, наконец, пересаживается в оленью упряжку, доставившую его на ближайшую, поросшую травой, вертолетную площадку. Долго вибрирует на десантной металлической лавочке военного вертолета и, наконец, команда улыбающегося штурмана: «С Богом, лейтенант! Пошел!» Лейтенант с удивлением глядит из открытого вертолетного люка на замершую в испуге далеко внизу землю: «Так здесь же метров сто будет!» Досадливо поморщившись, экипаж вертолета героически осуществляет мужественное снижение до пятидесяти метров. «Да высоко же еще, разобьюся вусмерть и помру молодым!» — пытается шутить лейтенант. Лица экипажа перекашивает уже достаточно злобная гримаса, но он, героический экипаж винтокрылого прохвоста, пересиливая себя, осуществляет еще одно подснижение, на этот раз до тридцати метров. Лейтенант опять смотрит вниз и возмущается: «Все равно высоко! Вы что такое, садюги, удумали?!» К возмущенному лейтенанту вновь подходит штурман и заискивающе произносит: «Извини лейтенант, ниже не можем. Еще метр вниз и оттуда, снизу значит, начнут в нетерпении своем запрыгивать. Причем все сразу начнут запрыгивать. И стар, и млад. Погубят ведь только краснозвездную машину. И нас заодно. В клочья разорвут. Так что давай, сынок, не ерепенься и выручай. А как приземлишься — не подводи. Не болей после этого долго. Всего-то тридцать каких-то метров. Если бы километров — тогда бы да, значительно труднее было бы. А метры — пустяки это все. Двадцать девять метров как-нибудь пролетишь, а там уже всего-то один до земли останется. Ты что, лейтенант, в детстве никогда с табуретки не прыгал? Фигня все это. Ну давай, бывай здоров, что ли, уважаемый ты уже нами, и дорогой ты нам уже такой военный». Договорив, штурман осуществляет аварийно-принудительный сброс слабо протестующего военного тела на засугробленный пятачок его ближайшей судьбы. Тренированное тело военного без видимых повреждений радостно принимается глубокими снегами давно забытого в высоких кругах близлежащего (каких-то триста верст-то всего!) райцентра — приснопамятного города Безнадежнинска. Милого такого участочка земной нашей поверхности, с благодарностью приютившего защищающих его военных. Все, клапан закрывается: «Хлюп!» И военный пока еще даже не догадывается, нет, он даже еще и не задумывается о том, как трудно его будет открыть обратно, если вдруг очень захочется ему послужить где-нибудь еще. Или, к примеру, в академии какой-нибудь чему-нибудь поучиться. Не задумывается еще военный о том, что какие тогда заветные слова надо будет произнести в специальные отверстия, предусмотренные в его металлически-беспристрастном, клапанно-недоступном теле. А кое-что туда еще и опустить. Поэтому, не задумывающийся об этих глубоких вещах военный до сих пор пребывает в восторге. Да здравствует начало! Да здравствует счастливый впуск!
А вы говорите просто все. Может где-то там, за забором, в простой такой «гражданской» жизни все действительно просто. Может и так. Но мы же стремимся постичь мир военных и должны избегать всяческих упрощений.
Так вот, попытаемся перейти от военно-анекдотической правды к действительно военной реальности. Перейти, преодолев в турбулентности своей все воронки-фильтры и гулко вывалившись, наконец, с выхода впускного клапана. Что же слышит при этом обычно военный? Как правило, одно и то же: «Добро пожаловать к нам послужить, товарищ военный! Какие у вас существуют потребности? Что-что? Небольшую квартирку?! Может вам еще и фонтанчик с минеральной водой в гостиную провести? А бидэ? Не желаете ли? Попку чтоб геморройную вечерами можно было промыть? Не надо бидэ? Не обзавелись еще геморроем-то? Вот что-что, а геморрой мы вам уверенно гарантируем! Буквально можем прямо сейчас же договориться о том, что не далее как с завтрашнего дня…! Что-что? Мы сами первыми спросили про ваши потребности? Ну это мы же из вежливости так поинтересовались, для этикету, так сказать, а вас сразу понесло. Скромнее же надо быть, а вы ведь, подлец эдакий, стремитесь сразу не с того свою офицерскую службу начать! Какие-то непомерные совсем требования так вот нескромно и вдруг выдвигаете! Вы еще ничего на этом свете не заслужили! Не достойны вы вообще еще ничего! Наглец! В общагу! Четвертым впущенным военным в мухами обосранную комнату! И напротив аварийного туалета! Постоянно чтоб аварийного!»