Бесценная награда

В голове Бретта вспыхивали образы маленькой девочки: вот она машет ему на прощание, когда он уезжает из Банулта, вот хихикает, играя в конюшне с котятами, вот, широко распахнув голубые глаза, слушает его рассказы. Он видел ее, с ног до головы перепачканную грязью, видел стоящую с самым невинным лицом на высокой стене Банулта, видел, как она показывает язык хохочущему Брайану. И Бретт понял, что не только Катриона поселилась в его сердце. Одна мысль о том, что кто-то может сделать больно этому счастливому, озорному ребенку или просто напугать его, ослепляла яростью. Бретт сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Катрионе он нужен хладнокровный и здравомыслящий.

Они с Эйданом как раз подскакали к женщинам, когда из-за живой изгороди раздался крик. Бретт и Эйдан спешились и последовали за Катрионой и Джоан. Те бежали к женщине, стоявшей возле невысокого, изогнутого ветрами дерева, и показывавшей на ту сторону ствола, что смотрела в поле. К коре кинжалом был приколот кусок пергамента. Бретт подошел к Катрионе, читавшей послание, зажав рот ладонями.

– Он забрал моего ребенка, – прошептала она. – Я не хотела в это верить, думала, это невозможно, но он украл мою Элисон.

Бретт обнял ее за плечи. Она прижалась к нему, пытаясь набраться от него сил. Ее тело содрогалось от тошнотворного страха и ярости. Несмотря на спокойную силу, изливающуюся на нее от Бретта, Катриона чуяла его гнев, и этот гнев подпитывал ее ярость. Страх затуманивает рассудок и ослабляет. Нужно крепче держаться холодной ярости, если она хочет помочь дочери.

– Он хочет, чтобы я пришла к нему добровольно, и тогда он отпустит Элисон, – произнесла Катриона, с радостью поняв, что голос ее больше не дрожит от страха.

– Ты не можешь дать ему то, чего он хочет, – тут же сказал Бретт.

– Он сказал, что он сделает Элисон больно, может быть, даже убьет ее, если я не послушаюсь. – Катриона выставила перед собой руку, когда Бретт попытался возразить. – Ты никогда не видел, как он смотрит на мою малышку, даже после того, как узнал, что она не наследница Бойда. Он считает ее полным ничтожеством. Не могу сказать, что он ее ненавидит, но что-то в его взгляде пробирает меня до костей. И уж в нем точно нет ни капли нежности, какую люди обычно испытывают к детям.

– Но почему, если она не может наследовать то, что он пытался украсть?

– Я думала, может, он разъярился, потому что я родила Бойду ребенка, но, наверное, за этим стоит что-то большее. Однажды я слышала, что у сэра Джона есть несколько незаконнорожденных детей, но все они девочки, ни одного сына. – Она пожала плечами. – Кто может объяснить? Может, он и сам толком не знает. Но какая разница, почему? Значение имеет только одно – я точно знаю, что он не преминет выполнить свою угрозу.

– Ты все равно не можешь к нему пойти. – Бретт показал на послание. – Он даже не пишет, где ты должна с ним встретиться!

– Полагаю, скоро он об этом сообщит. Какое-то время даст помучиться мыслью, что мое дитя у него в лапах. Он думает, что это сделает меня более сговорчивой.

– Ага, – согласился Эйдан. – Он хочет, чтобы тревога и страх за ребенка так вас скрутили, что вы пойдете на все.

Бретт выругался, выдернул нож из ствола и подхватил упавшее послание.

– Значит, у нас есть время на его поиски.

– Если вы попытаетесь выследить его, жизнь моего ребенка окажется в опасности, – сказала Катриона.

– Нет, любовь моя. Стыдно признаваться, что он сделал это, пока мы на него охотились, что сумел подобраться так близко к тебе и Элисон, но сейчас мы будем выслеживать его так скрытно, как мало кто умеет. Поверь мне. Раньше нам было все равно, узнает ли он, что мы за ним охотимся, главное, что он был занят, скрываясь от нас, а значит, не трогал тебя. Потом мы искали твоих людей, а затем Грант узнал, что объявлен вне закона, и мы перестали таиться. Кроме того, тогда у него было несколько мест, куда он мог обратиться за помощью, скрывая свои грязные делишки, а теперь таких мест не осталось. И да, я признаюсь, нам потребовалось какое-то время, чтобы понять – этот человек очень ловко умеет прятаться, и мы пострадали от собственной самонадеянности, считая его не таким хитрым, каким он оказался. Но теперь я, мои люди и Макфингалы, которые, как любил говорить их отец, могут украсть монеты с глаз покойника, пока его родня читает над ним молитвы – мы все станем тенью, идущей по его следам, и он ни за что нас не заметит.