— Я просто отмечаю, что ты — профессионалка в том, что касается лжи, и в этом ты превзойдешь любую другую женщину. — Проклятье, а он собирался сказать на пресс-конференции, что их связывают серьезные отношения. Ни с одной женщиной, кроме Шарлотты, он никогда не был связан подобными отношениями.
Она опустила руки и недоверчиво покачала головой:
— Думай что хочешь, Адам. Я думала, что помогаю тебе. Кэндис — вот она лжет и пытается сорвать твое благотворительное мероприятие, и… — Она колебалась. — Она пытается запятнать твою репутацию. Это плохо. Наша ложь… Она никому не повредит и поможет исправить нанесенный ею урон. Мне не кажется, что это плохо. А тебе?
— Ни в коем случае, — ответил он. — Мне просто подозрительна твоя осведомленность, вот и все.
Она пожала плечами:
— Да, у меня был опыт в подобного рода мистификациях. Были времена в моем детстве, когда мы с мамой сидели практически без денег, и нам нужно было сочинять правдоподобные истории.
— Зачем?
— Для хозяев квартиры, кредиторов, учителей… Обстоятельства иногда складывались не лучшим образом, и важно было придумать какое-нибудь прикрытие. Никому это не вредило, а когда у нас появлялись деньги, я всегда выплачивала долги.
Грудь Адама снова стеснило коварное чувство. Чувство связи между ними, вызванное детскими воспоминаниями, не слишком радостными из-за родителей. Разный опыт и разные последствия — было очевидно, что Оливия и Джоди были связаны куда крепче, чем он с Зебом. Оливию и Джоди любовь приковывала друг к другу.
— Я ничего не хочу от тебя, Адам. Кроме встречи с Зебом.
— Хорошо. — Он подошел к ней достаточно близко, чтобы почувствовать, как ее грудь вздымается и опадает, как бы отвечая на его близость. — Я понял.
— Отлично, — ответила она, и в комнате воцарилась тишина.
Было бы так просто толкнуть ее на кровать и превратить часть их мистификации в правду. Стоп. Это невозможно. Если он признавал, что Оливия рассказала о ее жизни с матерью правду, ему пришлось бы признать и то, что Джоди беременна от Зеба. Ребенок навсегда свяжет их вместе. Все станет и без того достаточно сложно, чтобы добавлять к этому еще и секс. Так что… Он собрал всю волю в кулак и отступил.
— Ты все прекрасно тут устроила. Я заставил Кэндис отказаться от своих слов, и Ной согласился сыграть свою роль. Журналисты придут через полчаса.
— Правильно. — Оливия моргнула и, поняв его намек, кивнула. — Мне нужно будет переодеться. Можно я возьму у тебя какую-нибудь рубашку? Носить чью-то одежду — это уже определенный уровень близости. К тому же я спала в своей рубашке, так что она не совсем свежая.
Адам пожал плечами:
— Я не возражаю. — Он указал рукой на шкаф. — Выбирай.
Она скользнула к шкафу и отодвинула дверцу с огромным зеркалом во весь рост. Затем она надолго замерла, уставившись на его содержимое.
— Ух ты! Одежды у тебя… — Она обернулась. — Как долго ты тут живешь?
Он нахмурился.
— Я держу здесь все свои вещи.
— Так ты здесь живешь? Это твой дом? — На ее лице можно было прочесть замешательство, как будто она не могла согласиться с подобной идеей.
— Большую часть времени я провожу в разъездах, ночую в том или ином отеле сети «Мастерсон». Но здесь могу прожить неделю или, скажем, месяц. Так что можно сказать, это — база.
Оливия заново окинула комнату долгим изучающим взглядом.
— Здесь очень… мило, — наконец сказала она.
— Мило?! Его комната была верхом роскоши.
Он проследил за ее взглядом, который перебегал с огромной деревянной кровати ручной работы к зеркальному шкафу, к стеклянному столу и телевизору с плоским экраном.
— Твое одобрение мне очень льстит, — пробормотал он, в его тоне слышался сарказм.
Ее щеки покрылись румянцем.
— Извини, — сказала она. — Это было глупо с моей стороны. Все выглядит просто восхитительно, правда. Очень впечатляюще.
— Но?.. — Он не знал почему, но ему было интересно, что она думает. Может быть, его любопытство вызвала ее странная реакция? Другие женщины охали и ахали от восторга. Оливия Эванс изо всех сил пыталась подобрать слова, чтобы сделать подходящий комплимент.
Она взмахнула рукой, ее красивые плечи поднялись.
— Просто все это выглядит не очень по-домашнему.
— По-домашнему?
— Не похоже, чтобы тут кто-нибудь постоянно жил. Я хочу сказать, ты хоть что-нибудь здесь выбрал сам?
— Я одобрил проект дизайнеров. — Он попытался скрыть, что ее слова задели его, и скрестил руки на груди. — Лишние вещи ни к чему, я не люблю беспорядка.
В доме, где он жил с матерью до восьми лет, все было до потолка забито различными безделушками и царил беспорядок. Мария Джонсон хранила все, что только возможно, в качестве воспоминаний о каждом мало-мальски важном событии своей жизни: стеклянные шары со снежной бурей, вазы, пресс-папье, статуэтки, садовых гномов. Все они наполняли их маленький дом с террасой. Может быть, она делала так потому, что шестое чувство подсказывало ей: ее жизнь закончится слишком рано.