Бесценный приз

— Тогда притворитесь. Идемте. — Взглянув на часы, он указал на сумку: — Оставьте ее. Я пришлю кого-нибудь за ней.

— Дайте мне пять минут. Мне нужно подкраситься. И надеть туфли, если уж на то пошло.

Она наклонилась, чтобы достать серебристую сумочку-клатч и пару туфель. Длинные, красивые ноги скользнули в ярко-зеленые босоножки на высоких каблуках, и его пульс участился.

Выпрямившись, она повернулась к зеркалу.

Адам достал мобильный телефон: пришло время предупредить Нэйтана о сложившейся ситуации.

— Я готова.

Он обернулся, и у него снова перехватило дыхание, когда его возбуждение достигло нового уровня. За несколько минут из естественной красотки она превратилась в гламурную красавицу. Что означало, что он полностью попался в ее сети.

Ее ореховые глаза блестели, а губы были накрашены блестящей темно-алой помадой. Губы, которыми он хотел завладеть прямо здесь. Прямо сейчас. Он был будто пьян. Возбуждение ни за что не покинет его на этой вечеринке.

Глава 3

Когда они подошли к внушительным дверям бального зала, у Оливии на лбу от страха выступили капельки пота. Такого развития событий она не ожидала.

Оливия прикусила губу. Невероятно. Подумать только — она играет роль, к которой всегда испытывала отвращение. Судить мужчин по размерам их кошелька было коньком ее матери.

Оливии было больно оттого, что ее мать — воплощение такой вот золотоискательницы, хотя она знала, что Джоди изо всех сил пытается устроить жизнь их обеих. Отвергнутая собственной семьей, беременная в шестнадцать лет, Джоди использовала то, чем обладала, — свою внешность и бесконечную привлекательность. Оба этих фактора обеспечили ей неплохие доходы и не слишком достойный уважения образ жизни.

— Эй, ты все еще здесь?

Глубокий голос вырвал ее из сетей воспоминаний и вернул в действительность. В пышно украшенный зал с рифлеными колоннами и сверкающими стеклянными подсвечниками. К шуму, смеху, хлопкам пробок, вылетающих из бутылок с шампанским и звону хрусталя.

«Хватит», — сказала она своим мыслям. Настало время проявить характер. И если так надо для дела, позволить всем поверить в то, что она удачливая «охотница» за миллиардером. А ее дело — найти Зеба Мастерсона. Тогда у ее еще нерожденного брата или сестры будет отец. Порядочный отец. Такой, какого Оливии так отчаянно хотелось бы иметь самой: отец, который признает своего ребенка и захочет быть частью его жизни.

— Я здесь, — сказала она.

— В таком случае вы не могли бы улыбаться?

— Я не очень улыбчивая.

— Что ж, возможно, пробил час развить в себе это умение. Прямо по курсу — репортеры, и они направляются к нам.

Он обнял ее за талию, и Оливия подавила вздох, стараясь не обращать внимания на неистовый порыв желания, охвативший ее при этом. Она сосредоточила свой взгляд на направившейся прямо к ним светловолосой женщине, на ее лице читалось откровенное любопытство.

— Мы уже решили, что вы не появитесь. — Репортерша положила руку Адаму на плечо. — К тому же мы все просто умираем от желания узнать, кто ваша таинственная гостья. Представьте же ее мне.

Наступила тишина. Вот ужас. Адам не знал ее имени. Репортерша приподняла прекрасно очерченные светлые брови.

Оливия открыла рот в тот же момент, когда рука Адама сжалась вокруг ее талии, слегка поворачивая ее так, что она инстинктивно посмотрела на него. В его карих глазах невозможно было разглядеть и тени тревоги, их жидкая медь словно заливала ее теплом. У нее пересохло в горле; он смотрел на нее так, словно не мог оторвать взгляд. Потом он улыбнулся — такой улыбкой, что все внутри у нее сжалось.

— Дорогая, это Хелен Кендерсон, колумнистка из журнала «Фриссон». — Он обратился взглядом к репортерше. — А это, Хелен, моя номинантка на премию «Самая красивая женщина года» по версии журнала «Фриссон».

Он подтолкнул ее вперед, и она шагнула к репортерше, протягивая ей руку.

— Оливия Эванс, — представилась она.

— И как вы себя чувствуете, заполучив на ночь миллиардера? — Голос репортерши был мягким, ироничным, но ее голубые глаза выдавали напряженное ожидание.

Оливия примерно знала, что ей следовало бы ответить, но ее мозг отказывался повиноваться ей. От унижения она залилась краской.

Слева от себя она услышала смех. Ее сознание вновь оказалось во власти воспоминаний. Она была на детской площадке, где повсюду сновали девочки с косичками, в блестящих лакированных туфельках и с аккуратно упакованными коробочками с завтраком. «Моя мама говорит, что твоя мама — шлюха, и ты будешь точно такой же, так что мне запретили играть с тобой». Затем они окружали ее, скандируя: «Шлюха, шлюха, шлюха…»

Руки произвольно сжались в кулаки. Если сейчас все было так же просто, как в те годы. К сожалению, она вряд ли может позволить себе дать Хелене Кендерсон в нос. Еще хуже то, что единственные слова, которые готовы были сорваться с ее языка, были вряд ли цензурными.