Бесы

Да что вы это-с? Да я пуще всех заинтересован, ведь мне вечная благо­дарность обещана! А вот я именно хотел, по сему же поводу, на чрезвычайно странный случай один указать, более, так сказать, психологический, чем про­сто странный. Вчера вечером, под влиянием разговора у Варвары Петровны (сами можете представить, какое впечатление на меня произвело), обратил­ся я к Алексею Нилычу с отдаленным вопросом: вы, говорю, и за границей и в Петербурге еще прежде знали Николая Всеволодовича; как вы, говорю, его находите относительно ума и способностей? Они и отвечают этак лакониче­ски, по их манере, что, дескать, тонкого ума и со здравым суждением, говорят, человек. А не заметили ли вы в течение лет, говорю, некоторого, говорю, как бы уклонения идей, или особенного оборота мыслей, или некоторого, гово­рю, как бы, так сказать, помешательства? Одним словом, повторяю вопрос са­мой Варвары Петровны. Представьте же себе: Алексей Нилыч вдруг задума­лись и сморщились вот точно так, как теперь: «Да, говорят, мне иногда каза­лось нечто странное». Заметьте при этом, что если уж Алексею Нилычу могло показаться нечто странное, то что же на самом-то деле может оказаться, а?

Правда это? — обратился Степан Трофимович к Алексею Нилычу.

Я желал бы не говорить об этом, — отвечал Алексей Нилыч, вдруг по­дымая голову и сверкая глазами, — я хочу оспорить ваше право, Липутин. Вы никакого не имеете права на этот случай про меня. Я вовсе не говорил моего всего мнения. Я хоть и знаком был в Петербурге, но это давно, а теперь хоть и встретил, но мало очень знаю Николая Ставрогина. Прошу вас меня устра­нить и. и всё это похоже на сплетню.

Липутин развел руками в виде угнетенной невинности.

Сплетник! Да уж не шпион ли? Хорошо вам, Алексей Нилыч, критико­вать, когда вы во всем себя устраняете. А вы вот не поверите, Степан Трофимо­вич, чего уж, кажется-с, капитан Лебядкин, ведь уж, кажется, глуп как. то есть стыдно только сказать, как глуп; есть такое одно русское сравнение, означающее степень[271]; а ведь и он себя от Николая Всеволодовича обиженным почитает, хотя и преклоняется пред его остроумием: «Поражен, говорит, этим человеком: пре­мудрый змий» (собственные слова)[272]. А я ему (всё под тем же вчерашним влия­нием и уже после разговора с Алексеем Нилычем): а что, говорю, капитан, как вы полагаете с своей стороны, помешан ваш премудрый змий или нет? Так, вери­те ли, точно я его вдруг сзади кнутом схлестнул, без его позволения; просто при­вскочил с места: «Да, говорит. да, говорит, только это, говорит, не может повли­ять.»; на что повлиять — не досказал; да так потом горестно задумался, так за­думался, что и хмель соскочил. Мы в Филипповом трактире сидели-с. И только через полчаса разве ударил вдруг кулаком по столу: «Да, говорит, пожалуй, и по­мешан, только это не может повлиять.» — и опять не досказал, на что повлиять. Я вам, разумеется, только экстракт разговора передаю, но ведь мысль-то понят­на; кого ни спроси, всем одна мысль приходит, хотя бы прежде никому и в голо­ву не входила: «Да, говорят, помешан; очень умен, но, может быть, и помешан».

Степан Трофимович сидел в задумчивости и усиленно соображал.

А почему Лебядкин знает?

А об этом не угодно ли у Алексея Нилыча справиться, который меня сейчас здесь шпионом обозвал. Я шпион и — не знаю, а Алексей Нилыч зна­ют всю подноготную и молчат-с.

Я ничего не знаю, или мало, — с тем же раздражением отвечал инже­нер, — вы Лебядкина пьяным поите, чтоб узнавать. Вы и меня сюда привели, чтоб узнать и чтоб я сказал. Стало быть, вы шпион!

Я еще его не поил-с, да и денег таких он не стоит, со всеми его тайнами, вот что они для меня значат, не знаю, как для вас. Напротив, это он деньгами сыплет, тогда как двенадцать дней назад ко мне приходил пятнадцать копеек выпрашивать, и это он меня шампанским поит, а не я его. Но вы мне мысль подаете, и коли надо будет, то и я его напою, и именно чтобы разузнать, и мо­жет, и разузнаю-с. секретики все ваши-с, — злобно отгрызнулся Липутин.

Степан Трофимович в недоумении смотрел на обоих спорщиков. Оба сами себя выдавали и, главное, не церемонились. Мне подумалось, что Липу- тин привел к нам этого Алексея Нилыча именно с целью втянуть его в нужный разговор чрез третье лицо, любимый его маневр.

Алексей Нилыч слишком хорошо знают Николая Всеволодовича, — раздражительно продолжал он, — но только скрывают-с. А что вы спраши­ваете про капитана Лебядкина, то тот раньше всех нас с ним познакомился, в Петербурге, лет пять или шесть тому, в ту малоизвестную, если можно так вы­разиться, эпоху жизни Николая Всеволодовича, когда еще он и не думал нас здесь приездом своим осчастливить. Наш принц, надо заключить, довольно странный тогда выбор знакомства в Петербурге около себя завел. Тогда вот и с Алексеем Нилычем, кажется, познакомились.

Берегитесь, Липутин, предупреждаю вас, что Николай Всеволодович скоро сам сюда хотел быть, а он умеет за себя постоять.