Бесы Черного Городища

- Удар? - удивился Александр. - Он же никогда не болел?

- А ты попей столько, - покачала головой нянька, - он, почитай, не просыхал, как маменьку похоронили!

- А эта.., где? - сквозь зубы процедил молодой человек, и глаза его полыхнули ненавистью.

- Злыдня, что ли? Мамзелька? - справилась нянька. - Так сбегла. В ту же ночь и сбегла, как Родиону Георгиевича удар хватил.

- Сбежала, значит? - Лицо Александра перекосилось. - Она знала, что я еду?

- Нет, ей-богу! - старуха перекрестилась. - Как велел, батюшка, никому не сказывали! Ни барину, ни мамзельке... Только... - Она виновато посмотрела на своего воспитанника. - Только злыдня эта все золото и каменья маменькины прихватила, да двадцать тысяч рублей, да процентные бумаги, что в несгораемом шкафу хранились. Мамзелька его ключом открыла, что Родиона Георгиевич на гайтане таскали.

- А "Эль-Гаруда"? Что с ней?

В ответ нянька только развела руками и понурилась.

Лицо Александра побелело от ярости, глаза сузились, и он грязно выругался. Нянька и Федот быстро переглянулись.

Молодой человек заметил их взгляд и криво усмехнулся.

- Жаль, что эта дрянь исчезла! Верно, догадалась, что придется отвечать за свои проказы! - И, направив взгляд поверх их голов в сторону дома, спросил:

- Где сестра?

- Полюшка? Ласточка? - расплылась в улыбке нянька. - Да где ж ей быть? В детской! С ней Федоткина сестра водится. Помнишь Настену? Такая красавица выросла! От женихов отбоя нет.

- Она меня, наверно, не узнает, - сказал Александр, имея в виду отнюдь не красавицу Настену. - Сколько ей было, когда я уезжал? Чуть больше года: А сейчас где-то пять, наверно?

- Правда твоя, Сашенька, - радостно закивала головой нянька, - шестой годок пошел. Красавица да умница растет, вылитая маменька.

Губы молодого человека скривились. Казалось, он вот-вот заплачет. Но сдержался, не заплакал, лишь попросил:

- Проводи меня к могилке! - Затем перевел взгляд на Федота. - Ты почему босиком?

- Так не успел, - повинился тот, расплывшись в улыбке. - Шибко обрадовался, вот и выскочил голяком.

- Иди обуйся, - приказал Александр, - и найди мне Петра. Что-то он не показался даже.

- Дак он на мельнице с утра. Как уехал засветло, так и не появлялся. Велел, правда, сразу верхового прислать, ежели барчук заявится. Словно чуял, батюшка, словно чуял... - закрестилась нянька торопливо. - Али послать?

- Немедленно, - ответил тот и положил руку няньке на плечо. - А ты отведи меня к маменьке. Где она лежит?

Глава 2

Они прошли сквозь старый парк. Деревья разрослись, и в летнее время здесь, наверно, было сумеречно и тихо, пахло прелой листвой, судя по всему, ее не убирали с прошлой осени.

Повсюду валялись сломанные ветви и упавшие деревья. Кое-где ветки стащили в кучи, а деревья распилили на чурки. Но в прежние времена их бы перенесли под навес, а теперь все осталось в добычу дождям и скорому снегу. Все пришло в запустенье. И парк, и двор, и дом, и хозяйство...

Александр с угрюмым видом оглядывал эту печальную картину, воочию убеждаясь, как быстро хаос одерживает победу над порядком, и удивлялся, как мало надо времени, чтобы творения рук человеческих обратились в прах.

Они миновали парк, затем хозяйственный двор. В сплошной цепи рабочих построек: флигелей, конюшен, амбаров, коровников и кузницы, где, как в былые времена, стучал молот и гремели железом, нашлась маленькая калитка, которая вывела их к берегу реки. Тут, на высоком откосе, издавна стояли две беседки-павильона. Когда-то в них обожали принимать гостей и распивать чаи, любуясь летними вечерами привольным плесом, синей полоской дальнего берега, скользящими по водной глади рыбачьими лодками и пароходами, которые, по давно заведенному обычаю, приветствовали обитателей усадьбы длинными гудками. Беседки были необычной, пятиконечной формы, еще одна дань когда-то процветавшим здесь масонским увлечениям.

Теперь беседки были изломаны внутри и снаружи, и по вони, которую они источали, молодой человек понял, что сейчас у них другое, весьма низменное предназначение.

Но беседки они обошли стороной. Узкая, едва заметная тропка, усыпанная старой сосновой хвоей, вывела их на каменистый утес к побеленному известью бакену. В темные летние ночи на нем вывешивали фонарь, чтобы видели издалека капитаны пароходов, какая опасность их поджидает - Колгуева шивера, самый страшный порог на реке, с множеством громадных валунов, чьи истертые водой горбатые спины едва виднелись среди огромных волн.

В нескольких шагах от бакена стояла, как и прежде, скамеечка - любимое место его матушки. Здесь она, отдыхая от забот и дикого нрава своего супруга, могла сидеть часами, следить за быстрым бегом речных струй, слушать грохот бьющихся о подножие утеса волн и наблюдать, как чайки, нервно вскрикивая, а то надсадно горланя, на лету касаются крылом воды.

Молодой человек остановился возле скамейки и полной грудью вдохнул свежий ветер. С высоты берега перед ним открывался небывало красивый вид на многие версты вокруг.