Бесы: Роман-предупреждение

ка-кого! Упустив же время, повредят себе, так как потом неми нуемо к тому же воротятся»; «Я предлагаю не подлость, а рай, земной рай, и другого на земле быть не может»; «Меня убьете, а рано или поздно все-таки придете к моей системе». Что лежит в основе идеологического своеволия и властной уверенности Шигалева? Узурпатор истины, якобы завладев ший ключами от земного рая, он выдвигает и обосновывает тезис, согласно которому его доктрине нет и не может быть никакой альтернативы. Иначе говоря: отсут ствие какой бы то ни было альтернативы, любого другого выбо ра, нежели тот, который навязывается волевым порядком, ста новится центральным пунктом идеологического мифа, констру ируемого самозванцами, рвущимися к власти. Политический фатализм Шигалева, с которым он заталкивает своих собесед- ников-заговорщиков в изобретенную им систему земного рая, выступает как главный и решающий аргумент в его теорети ческих притязаниях. И этот фатализм выглядит тем более пугающим, что автор системы не питает никаких иллюзий отно сительно того, какие именно формы примет в конце концов предложенная им модель мира. Напротив, Шигалев нелице мерно признает прямое противоречие между первоначальной идеей и заключительной формулой — отчего (как мыслитель, не чуждый логики) он испытывает отчаяние. Но показательно: он настаивает на своей версии земного рая, несмотря на отчаяние. Отчаяние Шигалева — его сомнения, колебания, муки совести, все вместе взятые нравст венные рефлексии — приносится в жертву канцелярскому предрешению судеб человеческих на бумаге. Произвол идеоло гического своеволия, претензия на личный духовный гегемо низм, самозваное мессианство теснят и вытесняют совесть — таков первый урок собеседования по толстой мелкоисписанной тетради из десяти глав. И, приглашая своих собеседников по тратить десять вечеров на обсуждение книги, Шигалев рассчи тывает утвердить диктат доктрины: приучить ее адептов к мысли о допустимости и неизбежности насилия в деле построе ния мировой гармонии, коллективно адаптироваться к гряду щему и неотвратимому безграничному деспотизму с его якобы спасительной миссией и чудодейственной преобразующей ролью. В краткой вступительной речи Шигалев обнаруживает су щественное, качественное отличие от своих предшествен ников — тех, кого он пренебрежительно назвал мечтателями,

282

сказочниками и глупцами. Если «сказочниками» прежних вре мен «топор» мыслился все-таки как средство к земному раю, а не как цель (в чем они, конечно, заблуждались, и тут Шигалев прав), то сам он эту маскировку решительно отбрасывает: «странное животное, которое называется человеком», обрече но, по его концепции, на безграничный деспотизм, ибо не приспособлено ни к чему другому. Обнаженность анти гуманной цели и стремление узаконить ее исключительные права на реализацию действительно становятся новым этапом в создании идеологического мифа смуты. Идеологизм бесов ского своеволия как программа тотального расчеловечивания сформулирован в платформе Шигалева с исчерпывающей ясно стью и бескомпромиссностью. Есть, однако, глубокий смысл в том, что суть теории и со держание всех десяти глав книги Шигалев так и не изложил во всей желаемой полноте. Собравшиеся ему просто не дали этого сделать! И тут необходимо отметить одну крайне важную осо бенность знаменитой сцены «У наших» — сходки заговорщи ков, замаскированной под день рождения хозяина. Если попы таться взглянуть на эту сцену ретроспективно, с точки зрения идеала а-ля Шигалев, невольно поражает ее немыслимый демо кратизм, завидное многоголосие. Еще не скованные общим гре хом содеянного преступления, не связанные диктатом груп повой дисциплины, участники сходки, представлявшие собою «цвет самого ярко-красного либерализма» и тщательно подоб ранные для этого заседания, выражают инакомыслие свободно и безбоязненно. Оппоненты Шигалева «справа» полны тревоги, недоуме ния и недоверия: «Что он, помешанный, что ли? — раздались голоса»; «Этот человек, не зная, куда деваться с людьми, обращает их девять десятых в рабство? Я давно подозревала его», — возмущается сестра Шигалева, акушерка Виргинская; «Работать на аристократов и повиноваться им, как богам, — это подлость! — яростно заметила студентка»; «Близость Шигалева к отчаянию есть вопрос личный, — заявил гимназист»; «Я предлагаю вотировать, насколько отчаяние Шигалева касается общего дела, а с тем вместе, стоит ли слушать его, или нет? — весело решил офицер»; «Если вы сами не сумели слепить свою систему и пришли к отчаянию, то нам-то тут чего делать? — осторожно заметил один офицер». Собственно говоря, среди собравшихся Шигалев имеет то-

283