После выздоровления Государь решил отправиться в открытом экипаже на прогулку по Петербургу и осмотреть Цепной мост через Фонтанку, построенный по проекту инженера Вильгельма Треттера и ученика Бетанкура Василия Александровича ХриАвгустиановича, выпускника Института Корпуса инженеров путей сообщения 1821 года. После Пантелеймоновского цепного моста (его металлическая конструкция была собрана всего за восемнадцать дней — рекордный срок для того времени) Василий Христианович примет участие в создании Египетского — через Фонтанку, Львиного и Банковского — через Екатерининский канал и некоторых других.
Увиденным возле Летнего сада новым мостом император остался весьма доволен и приказал открыть его, даже не поставив об этом в известность Бетанкура, всё ещё являющегося председателем Комитета для строений и гидравлических работ. Такое поведение Государя, конечно, было оскорбительным для испанского инженера, и Августин Августович очень болезненно переживал. Многие его недруги, зная взрывной характер канарца, ожидали, что генерал-лейтенант подаст в отставку, но этого не произошло. Бетанкуру отступать было некуда: комитет оставался, по сути, единственным источником существования для его семьи.
Некоторые полагали, что, занимая такие видные посты в Российской империи, он, например, как доктор Виллие, сколотил миллионное состояние, но это было не так. Позднее, в 1842 году, его сын в одном из писем родственникам на Канарские острова напишет:
ЗВЁЗДНЫЙ ЧАС АРАКЧЕЕВА
15 мая 1824 года в отставку ушёл министр духовных дел и народного просвещения князь Александр Николаевич Голицын, друг детства великих князей Александра и Константина, бессменный участник их забав и игр. Ещё недавно князь, так же как и Аракчеев, был самым доверенным лицом Государя. Если Аракчеев приезжал к императору каждый день с докладом в семь часов вечера и проводил у него не менее двух часов, то Голицын имел высочайшее позволение являться к Его Величеству к десяти часам утра и пребывать с Государем в течение нескольких минут. Больше Александр I в это время вообще никого не принимал. Все важные документы для подписи к царю могли попасть только через двух этих людей.
И вот 15 мая 1824 года из них остался только один. Аракчеев и так был всемогущим фаворитом, а с этого дня стал единственным. Все должны были заискивать перед ним, а кто этого не делал, как Бетанкур, например, отправлялись в отставку. При этом Аракчеев, в отличие от Мануэля Годоя, за своё покровительство не требовал денег. Напротив, как сказали бы сегодня, он был чужд коррупционной составляющей. Но он хотел и добивался, чтобы все решения, касающиеся государственного правления в Российской империи, проходили через его руки. И такое положение вещей вполне устраивало Александра I, признавшегося в интимной беседе своей матушке, что «Аракчеев — это второе Я, но об этом никто не должен догадываться».
НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ
Раньше Бетанкур никогда не ходил пешком по улицам Санкт-Петербурга. В России это было не принято для человека в чинах. Единственный, кто позволял себе пешие прогулки по городу, был царь.
Карета существовала не только как признак богатства, роскоши, но и как предмет первой необходимости. Поэтому Бетанкур постоянно пользовался ею. Но, живя на новом месте около Невского проспекта, он стал иногда позволять себе ходить пешком. Ему даже стало интересно наблюдать за людьми из общества, гуляющими по улице. Казалось, что они не так уж и многим отличаются от тех, что гуляли по мадридскому бульвару Прадо или улице Алкала.
На углу Невского проспекта и Большой Морской располагалась бакалейная лавка, в её витрине с особым изяществом были разложены фрукты: яблоки, ананасы, лимоны, португальский виноград, киви, турецкие гранаты, итальянские груши, сливы и мандарины. Цены были очень высокие, но люди всё равно умудрялись покупать фрукты. Рядом с бакалейной лавкой разместился только что отремонтированный зоомагазин, где Бетанкур увидел клетку с канарейками. Первым желанием его было купить птиц и выпустить на волю, но он сообразил, что в холоде они быстро погибнут. Птицы напомнили ему Канарские острова, где вдвоём с братом они ловили их и продавали английским морякам.
«Может быть, этих птичек тоже поймали какие-нибудь мальчишки с моего любимого Тенерифе», — подумал он, стоя на Невском проспекте и мысленно представляя Атлантический океан, побережье острова, когда спускаешься с дороги в сторону усадьбы Рамбо-де-Кастро.