Однако наслаждаться далёкими пейзажами Канарских островов Бетанкуру долго не пришлось. На углу Большой Морской и Невского проспекта с ним поздоровался его ученик, недавно окончивший Институт Корпуса инженеров путей сообщения, Николай Осипович Крафт, в будущем один из главных технических организаторов (в соавторстве с Павлом Петровичем Мельниковым) проекта двухпутной железной дороги Петербург — Москва, открытой в 1851 году.
Николай Осипович рассказал Бетанкуру об их общем знакомом мсье Газане, выпускнике Парижской политехнической школы, зачисленном в Институт Корпуса инженеров путей сообщения в 1820 году, но волею случая оказавшемся на Кавказе и принимавшем участие в строительстве Военно-Грузинской дороги под началом генерала Ермолова. Николай Осипович находился в переписке со своим другом, регулярно сообщавшим о развитии дорог в Кавказкой губернии, не забывая упомянуть при этом, что политическая ситуация на юге России складывается так, что русско-персидская война в ближайшем будущем неизбежна. Всё это очень интересовало Бетанкура — от этого зависело финансирование проектов в Петербурге.
ДОМ НА БОЛЬШОЙ МОРСКОЙ
Августин Августович пригласил Крафта к себе домой — продолжить беседу в кабинете, а затем и за чаем. В квартире Бетанкура Николай Осипович обмолвился, что совсем недавно Александр I посетил с инспекцией Институт Корпуса инженеров путей сообщения. Все друзья и знакомые тщательно скрывали это от Бетанкура. Генерал-лейтенант тут же с большой дотошностью начал допытываться у Крафта, чем был вызван визит и как он проходил. Николай Осипович понял, что совершил ошибку и расстроил учителя, но отступать было поздно. Крафт признался, что у него с собой опубликованный рескрипт, предназначенный Его Королевскому Высочеству главноуправляющему путями сообщения герцогу Александру Вюртембергскому. Он достал из кожаной папки, оставленной у лакея в передней, личное письмо императора, разосланное по всем служебным ведомствам Петербурга.
Понимая, что Бетанкур не может прочесть текст по-русски, Крафт перевёл его на французский. В рескрипте говорилось:
После всего услышанного Бетанкур совсем расстроился — на глазах его показались слёзы. Этот указ унизил его больше, чем отставка. Ведь в нём говорилось, что настоящая жизнь учебного заведения началась только после перестройки его герцогом Вюртембергским. Из документа следовало, что всё сделанное в институте ставилось в заслугу одному человеку — Александру-Фридриху. Это он построил новые корпуса, пригласил преподавателей из Европы, а потом подготовил и своих, ввёл новые образовательные программы и стандарты. Все лавры за многолетнюю, поистине титаническую работу достались ему — «преобразователю».
Когда лакей на серебряном подносе принёс в хрустальной вазочке взбитые сливки к чаю, Бетанкур трясущейся рукой никак не мог в неё попасть. Ничего не добившись, он положил маленькую ложечку обратно на белоснежную скатерть. Николай Осипович заметил, что по щеке генерала прокатилась слеза. Однако Бетанкур быстро проглотил застрявшую в горле досаду и взял себя в руки.
Через полчаса после ухода Крафта Августину Августовичу сделалось плохо. Не помогла и горькая можжевеловая водка — её Бетанкур по совету нижегородского лекаря принимал перед обедом и ужином каждый день. Послали за доктором Рейнгольдом, но тот оказался в отъезде. Пришлось воспользоваться услугами малоизвестного немецкого врача Шмидта, недавно прибывшего в Санкт-Петербург, но уже успевшего помочь профессору Базену.
Осмотрев больного, доктор посоветовал принимать в малых количествах хинную соль в виде порошка и раствора, а также слабительные пилюли. Но и это не помогало. С каждым днём Бетанкуру становилось всё хуже и хуже. Через три дня наступил пароксизм лихорадки. Появилась испарина. Затем в один из вечеров отнялись ноги, и Августин Августович не смог самостоятельно передвигаться даже по квартире.