Бетховен. Биографический этюд

Последняя вещь произвела в оркестре такое смятение, что Бетховен криком остановил оркестр и начал снова. Можешь себе представить, каково было мне и друзьям его! В эту минуту я пожалел, что не ушел раньше».

Об этом же концерте Зейфрид говорит: «на репетиции Бетховен заявил, что следует повторить одно место, т. е. играть дважды (da capo), а в концерте забыл об этом и продолжал дирижировать, пропустив повторение. Это вызвало замешательство в оркестре, и автор остановился, крикнув: «еще раз!» Первая скрипка, известный виртуоз Антон Враницкий, раздраженно воскликнул: «Значит, с повторением?»

– Да, – ответил композитор и провел всю пьесу вполне гладко. После концерта Бетховена стали уверять, что он своим поступком оскорбил музыкантов.

– Никакого оскорбления нет в этом, – возражал он, – ошибку следовало исправить, публика платит деньги и может требовать складного исполнения.

Однако удалось убедить Бетховена в его неосторожности, он извинился перед оркестром и со свойственной ему искренностью признавался всюду, что сам был виною замешательства.

Дирижировал Бетховен довольно скверно; он увлекался стремлением придать исполнению возможно более экспрессии, забывая о необходимости непрерывно регулировать игру всех музыкантов оркестра; поэтому в движении рук его было слишком много лишних, порою комичных жестов, скорее сбивавших исполнителей с такта, чем содействовавших складной игре, например: в тех долях такта, когда необходимо поднимать палочку, Бетховен, если хотел вызвать в оркестре forte, ударял палочкой по пюпитру, вызывая смущение и разлад среди музыкантов. Вместе с diminuendo дирижер все более сокращался и, дойдя до pianissimo, точно прятался от слушателей, когда же в партитуре стояло crescendo и fortissimo, то подымался все выше, становился на носки и размахивал руками над собою. Все в нем приходило в движение, ни один мускул не оставался в покое, он весь походил на perpetuum mobile; чем более усиливалась глухота его, тем чаще маэстро расходился с оркестром и ловил его легко лишь в негромких местах, при сильном же forte совершенно терялся. Иногда его выручало зрение: он следил за струнными инструментами, угадывал исполняемую фигуру и продолжал дирижировать в лад с оркестром. В наши дни можно встретить известных дирижеров, превосходящих Бетховена в обилии комичных и ненужных жестов: некоторые проделывают на своем стуле целые мимические сцены, но опыт и самообладание этих капельмейстеров позволяют им забавлять публику, не выпуская из рук десятков нитей, связывающих воедино все инструменты оркестра, тогда как Бетховен нередко вносил разлад в исполнение и добродушно смеялся, если это случалось на репетиции.

«Не думал я, – говорил он, – что можно выбить из седла таких кавалеристов, как вы». Но бывали случаи такие и в концертах, например, во время первого исполнения 3 симфонии; тогда автор бросал вокруг себя громкие упреки, хотя виною всему был он сам, а не покорные музыканты. Из выше упомянутых писем Рейхарта видно, что зимой 1808–1809 гг. Бетховен принимал деятельное участие в исполнении своих произведений и часто появлялся в высшем венском обществе: в последних числах декабря он играл у графини Эрдеди свое новое трио (ор. 70, № 21 «с певучей, небесной фразой»; 9 января 1809 года эрцгерцог Рудольф в совершенстве исполнил в большом концерте у князя Лобковича несколько очень трудных фортепианных пьес принца Людвига Фердинанда и Бетховена; 15 января Бетховен играл у графини Эрдеди свои новые, чудные произведения и прелестные импровизации; 26 января у г-жи Биго был музыкальный вечер, на котором хозяйка мастерски исполнила пять больших сонат Бетховена, полных фантазии и глубины чувства; незадолго перед тем Рейхарт слушал игру Фердинанда Риса; «это, говорят, лучший ученик Бетховена; игра его нежная, его трио, квинтет и т. п. обнаруживают дарование, изобретательность, старание, богатство идей. Это приятный, образованный молодой человек, не без пользы проживший два года в Париже»; 2 февраля он пишет жене: «давно я слышал о жене майора Эртмана (урожденной Грауман, из Франкфурта на М.), великолепной пианистке, в совершенстве исполняющей произведения Бетховена. Чтобы познакомиться с нею, я навестил сестру ее, жену банкира Франке; меня поразила высокая, благородная фигура пианистки, прекрасное, выразительное лицо ее. И, действительно, сыгранная ею соната Бетховена никогда еще не производила на меня такого впечатления. У величайших виртуозов я не встречал соединения такой силы и такой необыкновенной мягкости; каждый палец ее как бы одушевлялся отдельным поющим существом, а в обеих одинаково искусных, уверенных руках было столько силы, столько умения владеть инструментом… По воскресным дням, после обеда, у Цмескаля бывают квартетные собрания; здесь также довелось мне слышать эту замечательную пианистку, вызвавшую восторг даже сурового Клементи…»