Его императорское высочество эрцгерцог Рудольф – 1500 гульденов, высокородный князь Лобкович 700 гд., высокородный князь Фердинанд Кинский 1800 гд. – итого 4000 гульденов.
Каковую сумму г. Людвиг ван Бетховен будет получать по полугодно от каждого из соучастников, соответственно доле каждого в договоре и под расписку.
Нижеподписавшиеся готовы уплачивать ему это содержание до тех пор, пока г. Людвиг ван Бетховен получит место с окладом, соответствующим вышеуказанной сумме.
Если же г. Л. ван Бетховен не получит такой должности или неблагоприятные обстоятельства и старость помешают ему заниматься музыкою, то нижеподписавшиеся обязуются выдавать ему эту сумму пожизненно.
За это г. Людвиг ван Бетховен обязуется жить постоянно в Вене, в резиденции высоких соучастников сего договора, или же в ином городе, находящемся в потомственном владении его величества императора австрийского, и не выезжать из этого города иначе, как на определенные сроки, с согласия высоких соучастников, и лишь по делам или в интересах искусства.
Рудольф эрцгерцог. Князь Лобкович, эрцгерцог Рудницкий. Фердинанд, князь Кинский.
Вена 1 марта 1809 г.
Затем следует подпись Бетховена:
«получил 26 февраля 1809 г. из рук е. и. в. эрцгерцога Рудольфа».
Отказавшись от должности капельмейстера при вестфальском дворе, Бетховен тем не менее был возмущен, услышав о том, что его ученик Ф. Рис, находившийся тогда в Париже и узнавший об отказе своего учителя, хлопочет о том же месте; сообщения Риса о непопулярности произведений Бетховена, о неохотном исполнении их во Франции еще более рассердили композитора, и вот он пишет своему дорогому ученику и приятелю несколько строк, проникнутых негодованием. Сообщение Риса о том, что французы не музыкальны, не может утешить композитора, а услуга, оказанная Рисом в 1806 году приятелям Бетховена присылкой из Бонна в Вену метрического свидетельства, в котором 1770 год значился временем его рождения, вызывает укоризненный тон записки.
К Фердинанду Рису.
Ваши друзья, мой милый, во всяком случае, дают вам скверные советы! Но я их уже знаю: это те самые, которым вы тоже послали из Парижа прекрасные сведения обо мне; те самые, которые справлялись о моем возрасте, о чем вы сумели также дать такие хорошие указания; те самые, которые вам не раз уже вредили по отношению ко мне, а ныне навсегда повредили.
Прощайте. Бетховен.
Итак, лишь на сороковом году жизни Бетховен достиг материального обеспечения, о котором всегда мечтал и которое считал необходимым для своего творчества. Судьба улыбнулась ему, но, как увидим потом, улыбка была непродолжительна.
Вследствие отказа Бетховена или помимо его, капельмейстером в Кассель был приглашен Рейхарт, проведший в Вене зиму 1808–1809 гг., где он работал над оперой для вестфальского королевского театра; отсюда он писал своей жене письма, заключающие в себе немало интересных сведений о нашем герое.
«Наконец, – пишет он 30 ноября, – удалось мне разыскать и навестить Бетховена; здесь так мало интересуются им, что едва указали его квартиру, и с большим трудом нашел я ее. Я застал его в большом пустом помещении. Сначала он смотрел так же мрачно, как и его квартира, но вскоре повеселел и, видимо, так же был рад видеть меня, как я его. Все нужные мне сведения он сообщил откровенно. Это натура мощная, с внешностью циклопа, но искренняя, сердечная и добрая. Он часто и подолгу живет у венгерской графини Эрдеди, занимающей переднюю часть большого дома, верх которого занимает князь Лихновский; у последнего он жил несколько лет, но теперь рассорился с ним».
«Еще одно лестное приглашение, – пишет сентиментальный капельмейстер 5 декабря, – получил я через Бетховена, не заставшего меня дома и оставившего любезную записку с приглашением к графине Эрдеди. Я так был поражен и удручен всем виденным там. Представь себе красивую, маленькую, худенькую, 25-летнюю женщину, вышедшую замуж 15 лет; после первого ребенка она захворала неизлечимою болезнью, почти все 10 лет провела в постели и, несмотря на это, имеет трех здоровых детей; ее высшее наслаждение – музыка; она прекрасно играет сочинения Бетховена и с опухшими ногами бродит от одного фортепиано к другому. При всем том она весела, ласкова и добра. Мы усадили шутника Бетховена за фортепиано. Он фантазировал около часа, то унося нас на недосягаемую высоту, то ввергая в сокровеннейшую глубину своего искусства; слезы не раз навертывались у меня, и я не находил слов выразить ему восторгов своих. Тронутый и счастливый, как ребенок, я припал к нему на грудь и радовался также тому, что всем присутствующим доставили удовольствие мои романсы на слова Гете».