Бетховен. Биографический этюд

Милый, добрый ГЛ Ты не пришел вчера. Во всяком случае, мне пришлось написать тебе сегодня, по заключению Шмидта мне нельзя оставаться здесь дольше! Поэтому прошу тебя взяться сейчас же за дело в промышленной конторе. Что же касается барышничания, то можешь поручить это моему брату-аптекарю. Так как дело довольно важное, и ты до сих пор устраивал для меня дела с пром. конторой, то по многим причинам нельзя возложить этого на моего брата. Вот несколько строк относительно дел с пр. к. Если ты завтра собираешься сюда, то устрой так, чтобы я мог выехать с тобою. Прощай! Я люблю тебя; сколько бы ты ни бранил все мои поступки, о которых ты судишь с неправильной точки зрения, ты не убедишь меня в этом. Может быть, Вест может приехать с тобой.

Твой Бетховен.

Милый, добрый Глейхенштейн!

Передай, пожалуйста, это завтра переписчику. Как видишь, дело идет о симфонии. – Впрочем, если он не окончит завтра квартета, то отдай ее тогда в промышленную контору. Можешь сказать моему брату, что я ему, конечно, не буду больше писать. Причину я уже знаю. Дело в том, что он одолжил мне денег и еще кое-что оплатил за меня и потому – я знаю своего брата – он уже теперь озабочен, так как я не могу еще возвратить ему. Да к тому же, вероятно, и та особа внушает ему мысль о мести против меня. Лучше я возьму все 1500 гульденов (из промышленной конторы) и заплачу ему. Тогда будет конец всей истории.

Да сохранит меня Бог от необходимости принимать благодеяния братьев. Всего лучшего.

Поклон Весту. Твой Бетховен.

NB. Я послал отсюда симфонию в промышленную контору; они, вероятно, ее уже получили. Когда снова придешь сюда, привези хорошего сургуча.

Его Высокородию г-ну фон Глейхенштейну

Хорошо бы, если бы ты потребовал 60 фл. свыше 1500, или же, если ты думаешь, что я имею на то право, то 1600. Впрочем, предоставляю все твоему усмотрению, в пределах законности и справедливости.

Я нездоров, и потому не могу прийти к тебе. Возьми несколько бутылок вина, присланного тебе раньше. Могу себе представить, как приезд М. беспокоит тебя. Поэтому не могу даже просить тебя, чтобы ты навестил меня. Если же можешь, то зайди. Прощай.

Люби меня твой Бетховен.

Pour mon ami Baron de Gleichenstein.

Твоя жизнь протекает среди тихого, спокойного моря, или уже в надежной пристани. Страданий друга, который переживает бури, ты не чувствуешь или не можешь чувствовать. Что могут думать обо мне на звезде Венере, Урании, как могут обо мне судить, не видев меня? Моя гордость так унижена. Незваным я поеду туда с тобой. Приходи ко мне завтра утром, я буду ждать тебя к завтраку около 9 часов. Пусть Дорнер придет когда-нибудь в другой раз с тобою. Если бы ты только был откровенен. Ты, наверно, скрываешь кое-что от меня, ты хочешь пощадить меня, но возбуждаешь во мне этим неведением еще больше страданий, чем может принести самое ужасное известие. Прощай! Если не можешь прийти, то сообщи мне заблаговременно. Думай и заботься обо мне. Бумаге нельзя доверить больше ничего из того, что во мне происходит.

Твое сообщение вновь низвергло меня из сферы высокого восторга глубоко вниз. К чему это прибавление: ты хотел мне дать знать, когда будет музыка? Разве я ничто иное как только музыкант, твой или кого-нибудь другого? По крайней мере, так можно понять. Итак, я должен вновь и только в себе самом искать утешения; иного для меня не существует в мире. Дружба и подобные ей чувства наносят мне только раны. Да будет так! Для тебя, бедный Б., нет счастья в жизни! ты должен все создавать сам в себе и только в идеальном мире найдешь друзей! Прошу тебя, успокой меня: сам ли я виноват во вчерашнем? Если же ты не можешь этого, то скажи мне правду, я выслушиваю ее так же охотно, как и высказываю. Теперь еще есть время, истина еще может принести мне пользу. Прощай! Пусть твой единственный друг Дорнер ничего не знает обо всем этом.

Милый друг. Так поздно ужасно. Прижимаю горячо к сердцу всех. Что мешает мне сделать это. Прощай, в среду утром буду у тебя. Письмо написано так, что его может прочесть весь мир. – Если бумага обложки покажется тебе недостаточно чистой, то возьми другую. Ночью я не мог различить, насколько она чиста. – Прощай, милый друг, думай и заботься также о твоем верном друге Бетховене.

Насколько было глубоко увлечение Бетховена, видно из того, что весной 1810 года он озабочен приобретением своего метрического свидетельства, необходимого при бракосочетании; с этой просьбой он обращается к доктору Вегелеру в Бонне, которому в то же время Брейнинг пишет: «уже более трех месяцев я не видел Бетховена; все это время он мне присылает дружеские записки, но не знаю причины, почему же он не навещает меня более».

Вена, 2-го мая 1810 года.