Бетховен. Биографический этюд

«Стыдно, – пишет Шик в разговорной тетради, – поручать исполнение ваших великих произведений таким неучам… Публика была снисходительна лишь из уважения к гениальным произведениям и из любви к вам».

«Когда, – читаем в другом описании этого концерта, – во второй части Scherzo (Mollo vivace) раздались звуки валторн (Rifmo di tre batutte), публика пришла в такой восторг, что заглушила оркестр. У исполнителей на глазах были слезы. Умлауф движением руки указал глухому автору волнение публики; он обернулся и совершенно спокойно отвесил поклон».

Генриетта Зонтаг

«Все подавлены, – записывает племянник, – величием ваших произведений. Унгер и Зонтаг обыкновенно встречают рукоплесканиями, но вчера им совсем не хлопали, публика поняла, что в твоем концерте не следует хлопать певцам».

Бетховен, не слыша шума в зрительном зале, уже накидывал на себя плащ за кулисами, когда Унгер подбежала к нему, схватила за руку и вывела на сцену, указывая на публику, махавшую платками и шляпами. На взрыв рукоплесканий Бетховен ответил поклоном и, в сопровождении Шиндлера, отправился домой.

Сбор с концерта составлял 2200 флоринов, из которых дирекции уплачено 1000 фл., переписчикам 700 фл. и на мелкие расходы 200 фл., остаток же, т. е. 300. фл., Шиндлер в ту же ночь передал композитору, не ожидавшему столь ничтожной суммы… «Увидев ее, он пошатнулся… Мы поддержали его и положили на софу. До поздней ночи мы оставались с ним; он ничего не требовал, не издал ни одного звука. Наконец, убедившись, что он заснул, мы тихо удалились. Прислуга нашла его на следующий день спящим в том же положении и в том же платье».

«Театр был полон, – писал Шиндлер в 1827 г. Мошелесу, – но абоненты лож не заплатили ни гроша, а двор отсутствовал, хотя Бетховен лично, вместе со мною, приглашал всех членов императорского дома. Все обещали приехать, но никто не явился и не прислал ему платы, как делается обыкновенно с бенефициантами».

Разочарование в сборе с концерта и в благорасположении венского общества, естественно, вызвало возрождение проектов переселения в Англию; кто-то пишет в тетрадь композитору: «В Лондоне собрали бы в десять раз больше; вчера вы могли убедиться в равнодушии их; пока вы среди них, они вас не оценят: несправедливость, оказанная вам, возмутительна». Шиндлер, зная неустойчивость и непостоянство композитора, пишет там же:

«А обещаете ли вы, в случае поездки, доехать до Лондона и не раздумать на полпути, например, в Праге?»

Племянник и брат, со своей стороны, настаивали на поездке в Кельн и на устройстве там концертов, так как в это время там происходили музыкальные празднества и можно ручаться за сбор в 10 000 фл. Кн. Голицын, узнав о последствиях концерта, также выражает в письме свое сочувствие и советует покинуть Вену, эту столицу музыкального мира.

Артистический успех, как мы видим из рассказов очевидцев, был блестящий; в том же убеждают отзывы прессы.

«Гений Бетховена, – писал Канне, – предстал пред нами в исполински величавых произведениях во всей свежести и оригинальности; его богатая, могучая фантазия свободно парит в подвластной ей сфере звуков» и т. п… «Не могут современники великого маэстро равнодушно относиться к тому, что исполнение его великих произведений не приносит ему выгоды. Ввиду этого следует ожидать повторения концерта».

«Какими словами, – восклицает критик в А. М. Z., – какими выражениями описать читателям впечатление, производимое этими могучими творениями?!.. Несмотря на некоторые недостатки исполнения, впечатление было сильное, прекрасное… Эта минута останется у меня незабвенной… Финал симфонии – non plus ultra!.. У всех одно желание, одна просьба – скорее повторить эти чудные творения».

«Это было настоящее торжество для многочисленных друзей Бетховена, – писал Зейфрид, не принадлежавший к числу друзей и его безусловных поклонников, в журнале Sammler, – величественное и в то же время грустное впечатление произвело появление маэстро среди артистов, исполнявших его великие произведения. Голова его, преждевременно убеленная сединою, и юношеский огонь, мощь его творений, невольно напоминали вулкан, вершина которого покрыта снегом, а внутри бушует вечное пламя… С Бетховеном угаснет не только величайший современный музыкант, но также истинное искусство вообще… Очевидно, все хотели послушать лебединую песню его… С нетерпением ждем второго концерта».

Так приветствовали все газеты первое исполнение 9-й симфонии и последнее появление ее автора перед публикой, а в то же время племянник писал в тетради:

«Если бы ты только слышал, что говорят. Куда бы ты ни пришел, все твердят: вот он, вот великий гений!»

– А испытал ли ты, слушая мои произведения, то же, что и другие? – спрашивает дядя, в минуту умиления считающий его способным постичь красоты 9-й симфонии.

– Конечно, – отвечает хитрый и дерзкий юноша, – и гораздо глубже.

Но маэстро все же безутешен, и Шиндлер замечает ему:

– Сегодня вы опять в скверном настроении… Прошу быть веселее или я уйду… – Если вы будете расспрашивать всех и слушать всех, то ничего путного не выйдет. Прощайте!