Целый час продолжалось шествие двадцатитысячной толпы на небольшом расстоянии от квартиры до церкви, причем непрерывно раздавались величественные гармонии Miserere (Equal), написанного Бетховеном в 1812 году в Линце на смерть соборного органиста и изданного Хаслингером лишь в июне 1827 года; в церкви исполнена была «Вечная память» (Libera) Зейфрида. Затем гроб поставлен на утопавший в венках катафалк, запряженный четверкой лошадей, и кортеж, постепенно сокращавшийся, направился к кладбищу.
По пути Франц Шуберт успел зайти с некоторыми приятелями в ресторан Mehlgrube и, наполнив вином стаканы спутников, сказал:
– Господа, пью в память нашего великого Бетховена и в память того из нас, кто первый последует за ним в могилу.
Всего через полтора года Шуберт покоился рядом с прахом Бетховена.
Лишь здесь, на кладбище, полиция разрешила драматическому артисту Аншютцу прочесть надгробное слово, написанное поэтом Грильпарцером:
«Это был артист, всем обязанный искусству. Глубокие раны нанесла ему жизнь, но, подобно пловцу, укрывавшемуся в гавани, он прибегал к тебе, божественное искусство, ниспосланное небом для утешения нас в печали. Это артист, не имеющий равного себе… В этом артисте скрывался человек в лучшем, в высшем значении этого слова. Его считали мизантропом, ибо он бежал от людей, его считали бесчувственным, ибо он не сочувствовал мелочным страстям толпы…»
На свежей могиле могучего титана, опущенного в тесную яму, не было недостатка в слезах, когда друзья и поклонники его бросали на гроб первые горсти земли. Хуммель сложил здесь три лавровых венка и удалился с немногими приятелями после того, как могила уже совершенно была засыпана и рабочие сложили свои лопаты.
Спустя неделю, 3 апреля, в церкви августинцев состоялась панихида, заказанная венскими издателями, причем исполнен был реквием Моцарта.
По смерти маэстро, 4 апреля, «Аугсбургская всеобщая газета» вздумала бросить упрек всем лицам, содействовавшим присылке Бетховену 100 фунтов стерлингов из Лондона, а в особенности Мошелесу. «Нетрудно было убедиться Мошелесу в том, – писала она, – что столица наша любит музыку и поощряет таланты, а потому не понятно стремление собирать деньги в Лондоне для венского артиста… Известие это возмутило всех. Покойный не нуждался в такой дани, и никто не имел права предупредить правительство, покровительствующее искусствам, и общество, любящее их. Стоило сказать лишь слово, и Бетховен получил бы тысячи гульденов, но его не хотели оскорбить таким поступком тем более, что он получал пенсию от е. и. в. эрцгерцога Рудольфа и некоторых других лиц. Истинным австрийским артистам не подобает прибегать к великодушию британцев. Сам Бетховен совсем не желал этого…» Эти строки, продиктованные, очевидно, избытком патриотизма, а не истиной, вызвали весьма сдержанное опровержение Брейнинга, указавшего на беспомощность Бетховена в житейских делах, на его глухоту, на отношения к племяннику, на последнюю тяжкую болезнь и великодушие англичан, выраженное в подарке Штумпфа. Друг детства Бетховена, переживший его лишь двумя месяцами, видимо, не хотел вызывать над еще свежей могилой великого композитора полемики с недобросовестными публицистами. Однако история воздала suum cuique.
Вторая панихида, с реквиемом Керубини, состоялась 5 апреля по почину общества любителей церковной музыки при церкви Св. Карла; как под мрачными сводами церкви на Angustinerstr., так и между величественными колоннами храма на Karlgasse прошло в эти дни немного публики. Группа артистов задумала немедленно устроить концерт, сбор с которого дал бы возможность воздвигнуть памятник на могиле Бетховена; однако энергия их была быстро парализована неизбежными в таких случаях затруднениями и хлопотами. Венское музыкальное общество, избравшее несколько месяцев тому назад Бетховена своим почетным членом, устроило панихиду с реквиемом Керубини (26 апреля) в церкви августинцев. В течение нескольких недель газеты печатали стихотворения, посвященные памяти маэстро, воспоминания о нем, описание похорон и т. п. Пирингер посвятил один из своих «духовных концертов» (3 мая) произведениям Бетховена, были исполнены симфония c-moll, концерт c-moll, Adelaide и др.; сбор предназначался на сооружение памятника.
«Можно ли представить себе лучшую программу? – восклицает по случаю этого концерта Allg. Musik-Zeitung, – не была ли прекрасна цель концерта? А последствия? Горсть артистов и любителей, человек 300, искренно сочувствовавших делу, но едва собравших 200 гульденов! Где же были те десятки тысяч, что красовались в похоронном кортеже? Где же те толпы зевак, которые ломились на панихиды в квартире маэстро, потому что вход был бесплатный?»
При таких условиях сбор денег на памятник Бетховену дал весьма ничтожную сумму, и лишь щедрость Вольфмайера позволила воздвигнуть на могиле мраморный обелиск с изображением лиры посередине, с лаконической надписью «Бетховен» внизу и символическим изображением бессмертия (бабочки) вверху.