Гордон не мог сосредоточиться на бессвязном монологе Джокера. Его собственный разум потерялся в лабиринте путаных воспоминаний. Он вспомнил, что однажды поздно вечером увидел, как Барбара, еще подросток, тайком вышла из своей комнаты и спустилась по пожарной лестнице, чтобы встретиться с каким-то парнем, тут сомнений не было. Как он закурил сигарету и подумал, что, наверное, стоит хотя бы попытаться ее остановить. Но потом их глаза встретились через залитое дождем окно. Она сверкнула своей наглой улыбочкой, и его сердце оттаяло.
К счастью, его дочка была слишком похожа на него.
Где она? Что, во имя всего святого, Джокер с нею сделал?
Почему он не может сосредоточиться? Что не так с его сознанием? Его накачали наркотиками? Отравили? Он умирает?
Барбара! Где ты, Барбара?
В какой-то момент ему развязали запястья, хотя он не мог точно вспомнить, когда и как. Он сжимал в покалывающих руках горсти земли и скрипел зубами, отчаянно пытаясь удержаться за здесь и сейчас. Но все вокруг было таким абсурдным, что он не мог разобраться, где реальность, а где — нет. Суровые, насмешливые лица. Джокер. Это было безумие.
Гордон изо всех сил старался не обращать внимания на грязь между пальцами.
Это. Вот это реально.
— …туда, где темно и холодно, — продолжал Джокер, медленно поднимаясь на ноги и сгибая долговязое тело, не шевеля при этом головой, с застывшей улыбкой на лице. — В место, наполненное неясными формами вещей, которые ты так надеялся позабыть.
Он медленно спустился по ступенькам со своего мусорного помоста, пнув с дороги выпавшего пупса.
— Воспоминания бывают мерзкими, отвратительными мелкими тварями, — сказал он, — можно сказать, как дети.
Он засмеялся, махнул рукой, и истязатели Гордона снова подняли его на ноги и потащили прочь. Над ними висел потрепанный, зловещий баннер с подтекшими красными буквами.
ПОЕЗД-ПРИЗРАК
Но он едва его видел. Вместо него он увидел Барбару.
Барбара!
Двухлетнюю Барбару, голенькую, не считая подгузника и одного красного носочка. Она отказывалась одеваться и бегала по квартире, как маленький демон, упиваясь силой нового слова «НЕТ».
Шестилетняя Барбара держала его за руку и тянула к взрослому отделу библиотеки, потому что книги в детском отделе были слишком скучными, она их все прочитала.
Одиннадцатилетняя Барбара, стоя перед школой, отстранилась от его неуклюжей попытки поцеловать ее в щеку и театрально закатила глаза.
— Боже, папа, — сказала она, —
— Барбара! — закричал он, не в силах остановиться, не в силах был сдержать душераздирающие рыдания, сотрясавшие все тело, пока он шел навстречу неизвестной судьбе. — О, нет. О, нет.
— Но можем ли мы жить без них? — Джокер до сих пор говорил позади него, но уже ближе. Казалось, он никогда не перестанет говорить, говорить и говорить. — Воспоминания — это то, на чем основан наш разум. Если мы не можем смело взглянуть им в лицо, мы отрицаем сам разум! Хотя почему нет? Мы не связаны контрактом с рациональностью.
Голос Джокера внезапно оказался слишком близко, его горячее дыхание коснулось щеки Гордона.
— В нем нет пункта о здравомыслии.
Гордон в сотый раз подумал, что сейчас упадет в обморок, но не упал.
Почему он не мог думать?
Эти ужасные мелкие не-дети, которые вели его за собой, толкнули его вперед, так, что он споткнулся и наполовину ввалился в ржавый, выцветший вагон призрачного поезда с выгнутой, облезшей улыбкой, нарисованной под мятым носом. Костлявые руки, слишком сильные для своих размеров, держали его и привязывали к древней вагонетке. Его голова завалилась назад в предобморочном состоянии.
— Поэтому, когда ты оказываешься прикован к составу из неприятных мыслей, — сказал Джокер, — который везет тебя в события прошлого, где крики невыносимы, помни, что там вечно обитает безумие.
Похабный херувим дернул ремни, проверяя, что Гордон надежно пристегнут.
— Безумие — это аварийный выход, — добавил Джокер. — Можно просто шагнуть наружу и закрыть дверь, вместе со всеми ужасными вещами из прошлого. Можно их запереть.
Театральным жестом он потянул за массивный рычаг, увенчанный черепом. Вагонетка рванулась вперед и врезалась во вращающуюся дверь с чеканкой ухмылявшегося клоунского лица, увозя Гордона в темноту.
— Навсегда.
Когда Бэтмобиль с визгом остановился перед баром «Мое алиби», проститутки и карманники, столпившиеся у побитой входной двери, разбежались, как тараканы. Он искал не их. Он искал зацепку и хотел найти ее быстро, у него не было времени маскироваться под «Спичку» Мэлоуна. Где-то в этой портовой забегаловке должна быть ниточка к Джокеру. Он что-то задумал, что-то, чему Бэтмен не мог дать названия, но он знал противника слишком хорошо, чтобы игнорировать инстинкты.