Beyond the walls of Belivouc / По ту сторону стен Беливука (СИ)

Гермиона сидела не шелохнувшись, улавливая в полумраке пронзительный взгляд Слизеринца, которым, словно змей, он гипнотизировал ее. Малфой едва заметно сократил дистанцию между ними, и теперь находился вплотную у ее лица. Он разглядывал ее так, словно она была его жертвой.

Гермиона прекрасно понимала, что времени остается все меньше и меньше до совершения одной из самых роковых ошибок в ее жизни, но странное чувство не позволяло ей вымолвить и слова. И она не понимала саму себя; как она, девушка из совершенно других миров позволяет себе вот так вот сидеть и бездействовать…

Малфой уже склонился к ней настолько близко, что та могла уловить его горячее дыхание на своей коже.

— Я же знаю, ты хочешь меня, — искушающе прошептал он с нагловатой улыбкой.

Гермиона опустила глаза, стараясь не смотреть на Слизеринского принца. Через секунду она почувствовала, как мягкие губы парня с жадностью примкнули к ее губам, а его руки нахально заскользили по талии, сминая шелковую ткань ее пеньюара. Она слегка подалась назад, в надежде, что он разорвет поцелуй, но он был настойчив и потянулся за ней, подхватывая ее за талию и не давая полностью лечь на диван.

И она сдалась, согласившись на его поцелуй.

Он играл с ней, вынуждал и искушал, зная, что она не сможет устоять. Он оторвался от ее губ и жадно принялся усыпать ее шею нежными поцелуями, плавно укладывая ее на диван. Горячее дыхание обжигало кожу девушки, от чего по всему ее телу мелкой россыпью образовались мурашки. Она вдыхала его запах, который беспощадно сводил ее с ума. Ладан и мирр — горькие братья аромата смерти и веры.

Гермиона робко коснулась его щеки своей ладонью и плавно заскользила пальцами к платиновым волосам. И вновь в ее голове всплыла мысль о неправильности ее поступка.

— Драко…

Этот отрывистый шепот вырвался у нее непроизвольно, и был едва ли похож на протест.

— Ты хочешь, чтобы я прекратил? — хрипло выдохнул он, вновь припадая к ее телу.

Он чувствовал некую борьбу внутри нее, которая все больше и больше подстегивала его овладеть ей. Оторвавшись от ее шеи, вернулся к бархатистым губам и прижал ее к себе намного сильнее, чем в первый раз. Он выжидал, когда она сдастся, окончательно и бесповоротно покориться его чарам и позволит овладеть собой.

— Все в порядке, Грейнджер, — прошептал он у ее губ. — Не отодвигайся от меня.

В ее широко открытых глаза он прочел легкую боязнь.

— Это все… все, какое-то…

— Тебя пугает мужская ласка? — с некой издевкой прошептал он. — Или моя?

Но Гермиона не могла и вымолвить и слова, до сих пор метаясь внутри себя. Руки парня потянулись к ее аккуратной груди, скрывавшейся под шелковой сорочкой. Он принялся поглаживать и сжимать ее, чувствуя, как под его теплыми ладонями твердеют ее соски.

— Как тебе, Грейнджер? — медовым голосом прошептал он.

Такая ласка подействовала на нее, как колдовство, и она непроизвольно вцепилась ногтями в его плечи, чувствуя, как постепенно она становится влажной.

— Мне не стоило было… позволять тебе, — шептала она.

— Конечно, не стоило… — согласился он, прижимаясь еще теснее. — Скажи мне, что бы я перестал, Грейнджер, — прошипел он. — Скажи мне, что тебе не нравится.

Периодически он становился несколько грубым, от чего Гермиона испытывала особое волнение. Она никогда прежде не испытывала подобного с мужчиной, потому как ясно решила для себя, что ее первая близость будет исключительно с любимым человеком.

Все ее тело было наполнено сладкой истомой, и Малфой это чувствовал. Когда он сжимал ее, жадно целовал, то сразу же улавливал вибрации ее тела, которое отвечало на каждое его прикосновение. Вся она содрогалась прерывисто дыша.

Он подтянулся немного выше к ней. Когда он отвел ее ногу чуть в сторону, их тела оказались вплотную друг к другу. Гермиона чувствовала разгоряченную плоть Слизеринца, который, уже изнемогал от желания. Он гладил ее бедра, поднимаясь выше и вновь возвращаясь обратно, все также продолжал хищно ее целовать. В один момент он коснулся ее, чувствуя, как вся она полыхает, от чего короткий стон непроизвольно вырвался из груди Гермионы.

Девушка не могла вымолвить ни слова под этим сладким гнетом.

Он резко разорвал их поцелуй, и, отскочив от нее, словно его ударило током, встал неподалёку от нее.

— Пора собираться, надеюсь, ты пришла в себя. — Поправляя взъерошенные пряди волос, сухо бросил он.

Гермиона посмотрела на него с каким-то непониманием и, отдернув пеньюар, поспешила молча удалиться в свою комнату. Захлопнув дверь с обратной стороны своей спальни, она облокотилась на нее и зажмурила глаза что есть силы. В этот момент ее терзали лишь две мысли: «какого черта она творит?» и «какого черта творит Малфой?»

Грейнджер не могла понять своих чувств, а уж тем более чувств непредсказуемого Слизеринца. Покопавшись в себе, она поняла, что не честно поступает в первую очередь по отношению к себе, ведь Хойт действительно был для нее объектом, вызывавшим неподдельный интерес, а Малфой — отъявленная скотина, портившая ей жизнь с самого их знакомства.