Читаем Без черемухи полностью

   Несколько времени за столом было совершенно тихо. Мне все это очень понравилось. "Все-таки на него обратили внимание. Он такое выдумал, что всех в жар бросило",-- раздумывал я. И мне определенно показалось, что гораздо выгоднее, приятнее быть таким, как Ваня, всех удивлять, ошеломлять и казаться необыкновенным.

   Поговорили еще о Ване. Иван Тимофеевич, потрагивая стакан своей пухлой рукой с кольцом, спросил Сережу, какого он мнения о брате.

   Сережа сказал, что считает его очень умным человеком, но слишком строго и с ненужной горячностью все воспринимающим.

   Про меня забыли совершенно, я сидел и раздумывал, что бы такое сделать, чтобы на меня обратили внимание и еще раз что-нибудь сказали бы про меня, но решительно ничего не мог придумать. Кроме того, я давно уже наметил бутылку -- темную с красной головкой,-- из которой собирался попросить мать налить мне полрюмочки, но теперь это казалось мне не соответствующим моему положению тем более, что Ваня упорно отказывался что-нибудь пить, когда ему наливали.

   Я с завистью смотрел на его полную, невыпитую рюмку. Что это заставляет отказываться человека от такой прелести, хотел бы я знать. Вероятно, казаться необыкновенным гораздо приятнее, чем пить сладкое вино. И я решил тоже терпеть, даже когда мать, нагнувшись ко мне, тихо спросила у меня, не хочу ли я вина, я закусил губы и, не поднимая головы, только отрицательно покачал ею.

   Относительно же меда я не имел определенного мнения, так как совершенно не заметил, пил его Ваня или нет.

   Я очень жалел, что не приехала Наташа из Отрады и не слыхала того, что сказала обо мне крестная.

   Но кажется, что я очень раздул это высказанное вскользь обо мне мнение крестной, так как остальные, по-видимому, не придали ему никакого значения. Да и сама крестная, когда я после обеда, обходя стол с винами, наткнулся на нее, сказала:

   -- Смотри под ноги, когда идешь.-- Это меня отрезвило.


XXVIII


   -- Ты знаешь,-- сказала мне Катя, подбежав на другой день праздника ко мне и сделав большие глаза,-- знаешь, Ваня теперь не будет жить с Сережей.

   -- Как не будет, а где же он будет?

   -- Он будет в бане.

   Я был поражен.

   -- Почему в бане?

   -- Он говорит, что ему здесь мешают заниматься.

   -- А спать он где будет?

   -- И спать будет там.

   "Вот оно что,-- подумал я,-- молодец Ваня, в бане еще никто никогда не спал".

   Мне стало завидно, что он как-то умеет находить то, до чего еще никто не додумался. "Почему мне не пришло в голову раньше него уйти в баню жить. Вот интересно, что бы тогда крестная сказала. Ночью там только страшновато, загремит что-нибудь на чердаке, так и вылетишь оттуда".

   Мы побежали посмотреть, как он устроился там.

   В тесном предбаннике с дощатой перегородкой и одним окном была устроена постель на лавке у окна, а в самой бане, у другого окна, стоял принесенный из дома стол; на нем были разложены книги, тетради, на стене висел приколотый по углам лист бумаги, на котором вверху было написано крупными буквами: "Расписание". Мы поставили стул и прочли:

   "Вставать в 6 часов, до 8 -- работа в поле, до 10 -- писать с_в_о_е, до 12 -- думать, до 2 -- гулять, до 4 -- отдых, купанье, до 6 -- п_л_а_н, до 8 -- языки, до 10 -- гулять и спать".

   -- Великолепно,-- сказал я.

   Катя, очевидно, немного понявшая из всего этого, посмотрела на меня с некоторым уважением.

   -- Что великолепно? -- спросила она.

   Я в сущности тоже немного понял, например, мне слова: план и писать с_в_о_е,-- сказали очень мало, но показать это перед Катей было бы неразумно.

   -- Вообще все это,-- сказал я, продолжая вглядываться в расписание, как бы еще критически просматривая его.

   Катя еще раз посмотрела на меня, потом повернулась на каблуке, раздув платье колоколом, и стала осматривать потолок и стены, как всегда, скоро наскучив одним занятием.

   Чтобы не потерять над ней своего влияния, я поторопился уйти и с порога еще раз оглянулся, как бы оценивая квартирку, которую и сам не отказался бы занять.

   В самом деле: какое занятие в детской, где раз десять кто-нибудь пройдет, ни сосредоточиться -- ничего.

   Один случай еще более укрепил во мне желание придерживаться примера Ваниной жизни.

   Как-то во время обеда крестная несколько раз взглядывала на Ваню и на его пустую тарелку, так как он после горячего ничего не ел, и, наконец, спросила:

   -- Ты почему ничего не ешь?

   -- Я ел горячее,-- сказал Ваня, не глядя на крестную.

   -- А второе почему же не ешь?

   Я насторожился.

   -- Потому что считаю летом излишним есть мясо,-- сказал Ваня, все так же не поднимая головы и нервно водя вилкой по трещинке в дне тарелки,-- я жду, когда подадут салат и буду есть его.

   -- Ну, уж это не извольте себя голодом морить! -- сказала крестная.-- Отшельник какой нашелся, молодой человек должен питаться как следует, а не изнурять себя, в особенности при такой усиленной умственной работе, как у тебя. И так уж есть одна постница-богомолица,-- сказала крестная, бросив недовольный взгляд на мать, как будто она была виновата в чем-то.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза