Без чувств, без эмоций, выжить (СИ)

Вот так мечты могут рухнуть в одночасье.

— Пошёл вон! — Рявкнул он, нацепив очки и снова уткнулся в монитор.

— Но, я… У меня… — Я хотел что-то возразить, но мне в горло вонзили острый кол.

— Пошёл вон! — Громко повторил он.

Я проиграл, я проиграл, проиграл. Чёрт!

Несколько человек меня спросили о том, что случилось. Судя по моему внешнему виду, было понятно, что я морально убит.

Не с первой попытки, уже к вечеру я рассказал Маше, о своём разговоре с директором, и о том, как я промахнулся, пытаясь шантажировать его. Она потёрла глаза пальцами, лишь спросила: «зачем? Мы же решили просто ждать?» и больше мы этой темы не касались.

Мы молча курили, весь вечер и почти не разговаривали. Нет, она не обвиняла меня в глупости и тупости, не обвиняла и не критиковала, просто периодически поглаживала по плечу или тайком обнимала меня за спину, пока никто не видел и сразу убирала руку, как только кто-то появлялся на горизонте курилки.

Всю ночь я барахтался в кровати без сна, крутя произошедшее накануне, мысленно исправляя этот разговор, думая ото, как бы было вне этого разговора. Хотя не спалось, наверное, не только мне.

На ближайшие три дня не было ни одного заказника, только онлайн-заработки. Если в эпоху первых сценариев, все только молчаливо переглядывались и, перекидывались шутками, привыкали друг к другу вне съёмочной площадки, то в период ванили, мы разбились на группки, которые находили о чём и о ком поговорить при заказниках, всё было очень даже весело и не принуждённо, сейчас же что-то молчаливо депрессивное повисло в воздухе.

«Убежавший из деревни»

В тот вечер все молчали глухой ёмкой для размышлений тишиной под отголоски постукивающей посуды, шорох шагов и томные долгие вздохи. Постепенно все стекались на террасу, вооружаясь тарелками, кружками, контейнерами с едой, к десяти собрались все за исключением Наташи, которая была по графику с девяти до полуночи. Не было за столом и Стена с оператором.

Пребывая в нервном ожидании думая о том, что он, вот-вот появится, отправит меня за ворота, заставив выкупать паспорт за шестьсот евро. И моим остатком будет чуть больше тысячи. А она? Только мы все выяснили и тут такое. Зачем я…

— И что? — голос разрезал лёгкий гул голосов, вышвырнув мои мысли за пределы самобичевания.

Наш балагур, Павел, взревел тоном подстреленного лося.

— Успокойся, Паша! — Рыжая хлопала ресницами, хотя крик явно был адресован не ей.

— Я спокоен. — И он закинув в себя больши́м глотком, ещё одну порцию разбавленного виски. — Я очень спокоен.

— А что в этом такого? — Валентин ёжился чем-то уязвлённый. — Я тоже из деревни. Ничего в это такого…

— Меня задолбали уже с этой фразочкой «девушку из деревни вывезти можно, а вот деревню из девушки».

— Ты же не девушка? — Хохотнула Оксана.

— Да, я, — он вставил пару очень нецензурных слов, — не про девушку, я про то, как меня всё это достало. «Деревня, деревня», «ты что из деревни». Что плохого в деревни?

Его прорвало потоком откровений, и никто даже подумать не могу, что под личиной юмориста такое изъеденное самолюбие будто его происхождение, это бич всей его жизни.

Казалось бы, перед нами парень, который следит за своим внешним видом гораздо тщательней многих девушек. Он единственный кто делает маникюр не сам, а идёт в салон. Ходит подстригать волосы каждые две недели, ещё удаляет волосы на груди и животе. Мажет лицо кремом, а гардероб — и вовсе целое достояние. Только на наших съёмках, мы почти все побывали в его одежде или как минимум аксессуарах.

И вот перебрав с алкоголем, он выворачивает наизнанку самое сокровенное. И это самое сокровенное то, что он стесняется собственным происхождением. Мне показалось, что не только я удивлён, судя по лицам, фразам, утешительным и приятным словами звучащим с меланхолично-слащавыми отголосками, ситуация была щекотливой.

— Это нормально, Паша. Здесь нечего стесняться. Кто-то остаётся и мирится с той жизнью, которой живёт, кто недоволен, и у кого хватает сил, тот уезжает. — Рыжая, как обычно, философствовала. В целом мне казалось, что она не любила гармоничных людей и, напротив, обожала проблемных. «Сестра — милосердия порноиндустрии».

— Да, Паш, кто-то из деревни переезжает в областной, город, затем он или его потомки в более крупный или столица, а через одно — два поколения, потомки явно уедут жить за границу.

— Оксан, хватит фигню нести. Давай выпьем. — Сказал Павел, хлопнув стаканом по столу, явно уже мало соображающий, что происходит.

Они выпили, он закурил прямо за столом, что так яростно пресекал директор, все выпучили глаза, но никто не захотел вразумить парня, его и без того к тому моменту прорвало очередной бравадой, словно трубу, которая была долгое время замотана и тут её разорвало, и хлынуло.

— Я не хочу обратно. Я не хочу в деревню. Я не хочу раскидывать навоз. Я не хочу… — и чуть помедлив выпалил, — у меня не получается эта фигня. Совсем! Что мне делать? Денег не будет. Они не будут меня держать.