Без чувств, без эмоций, выжить (СИ)

Мой псевдо-бойфренд нашёл меня сидящим на краю фонтана, поедающим сельдерей из пластмассовой коробки. Бесцеремонно, вытянув кусок стебля, присел рядом, и мы молча сидели, словно чего-то ожидали. Я полагал, что мои нервы были выжжены и вытоптаны пережитым. На самом деле они были натянуты тугими струнами. В тот день мы гуляли до позднего вечера, он прикупил бутылку красного вина. Не пью алкоголь не потому, что вредно или нельзя, просто из принципа, потому что выпившие люди более болтливы и мене осмотрительны, но сегодня этот принцип нарушен. Да и к чёрту.

Несколько дней мы просто жили почти молча. Завтрак покупали с вечера, утром бегали вдоль Темзы, парно, но на расстоянии двух метров. Днём сидели у фонтана или в парке, один читал Диккенса, другой курил, пролистывая The Times. Диккенса читать, будучи в Лондоне примерно, как Кафку в Праге или Достоевского в Петербурге, символично, но никакого эффекта погружения ждать не стоит. Каждый обед, ланч и поздний ланч не повторялись. Мы меняли места, все, кроме одного рыбного ресторана, где мы периодически ужинали. Приходилось оглядываться, смотреть в телефон не с целью селфи, а посмотреть, что за спиной. Ничего не было. В тот ресторан я продолжил ходить и после его отъезда, и даже выбрал укромный стол в углу панорамного окна, так что мне было видно на обзоре всё, но я был скрыт примыкающим углом. Макс периодически исчезал и появлялся, снова исчезал и снова появлялся. Не больше чем на два-три дня, а в начале марта исчез на месяц, так что я стал волноваться, оплачена ли аренда. Даже придумал легенду про расставание.

Почти три недели были хмуро-дождливыми с редкими просветами на солнце. Вещи из съёмной квартиры, в которой жил «до» отправил на арендованный склад на окраине. Оплатил курьера. О деньгах рядом с Максом никогда думать не приходилось, он как рука Мидаса создавал блага почти из воздуха. На столе регулярно появлялись небольшие стопки фунтов-стерлингов с цветным стикером, на котором знакомым квадратным почерком было написано: «на расходы». Бытовых расходов было немного, а времени было достаточно, чтобы иногда захаживать в небольшие магазинчики. Так, что я оброс лондонским шиком, носил свободные хлопковые сорочки и приталенные костюмы, тёмно-синие джинсы и лоферы на босу ногу и это в конце марта, да ещё и в Лондоне. Так, не поступают даже жаркие индусы. Но душа отдыхала в восторге свободы, умиротворения и одиночества.

Больше всего любил лужайку перед Вестминстерским аббатством, гулять под зонтом по Pall Mall, ужинать в переулках Soho. И бегать каждое утро по набережной Темзы с надвинутой кепкой на глаза.

Он вернулся неожиданно. Намного позже запланированного, настолько, что уже всё улеглось в повседневность. Пожилая мадам из квартиры, напротив, учтиво кивала мне при каждой встрече в парадной, её болонка уже не тявкала и даже не обнюхивала, а повиливала короткостриженым хвостом. Консьерж учтиво интересовал, как у меня дела, а молодой румын в кафе на углу, к восьми часам каждое утро варил крепкий кофе без сахара, добавляя дольку лимона.

Прошёл всего месяц, а пролегла целая траншея событий, разделив нас. Напряжение витало в воздухе. Его бегающий взгляд почти заросшего щетиной лица, насторожённость и нервные подёргивания при звуках чуть громче обычного настораживали нас обоих, порой выводя из себя. Он практически не выходи́л за пределы квартиры, я старался меньше там бывать.

Он словно притаился в какой-то озлобленности. Возможно, его также раздражали мои привычки, мои действия, моё присутствие, но спустя неделю телефонный звонок выдернул эту занозу, он вернулся из кухни в комнату, плюхнулся на диван, словно силы совсем закончились.

— Я знаю, где банкир. — Макс даже поперхнулся словами.

Послевкусие этих сказанного было тягостным и неприятным, будто отдавало гнилью. Мы оба знали, о ком идёт речь и что для нас обоих означает само существование этого существа.

— Жив? — Голос предательски дрогнул.

— Жив.

— Жаль, хотя такое не тонет и не потому, что древесина.

— Он в Австрии, какая-то афера с кино.

— Актёром стал? Ах, нет, наверное, режиссёром? — Внутри всё свербит от гнева. — И всё же жаль, что он жив. — Мне становится нехорошо от всех этих мыслей, внутри желудка кислотность возрастает, словно я глотнул уксуса. Хожу из стороны в сторону, из угла в угол. Пока не вышел на узенький балкон. Дышу.

Потревожив свои запасы, Макс нервными, отрывистыми движениями срывает фольгу и обдав звучным хлопко́м тишину квартиры шумно открытой бутылкой Просекко. В очередной раз к чёрту принципы, беру бокал.

— Говорят, есть справедливость. Всё вернётся бумерангом… — делаю глоток. — Где же эта справедливость?

— Подожди немного, нужно время. — Макс дружески обнимает за плечи, слегка трясёт. — Думаешь, я не бесился? Всё то же самое. Только я напился в тот день. Правда, легче стало. Вырубает напрочь, а на следующий день так болела голова, что я даже думать не мог, а потом эмоции стихли. Хочешь, напьёмся? — Обхватывает за плечи, прижимает к себе как обиженного ребёнка. Подливает ещё немного в бокал.