Без души

— Ты отрекаешься от своей природы. Отвергаешь то, что тебе дали вопреки миропорядку, нарушив серьёзные законы вселенной. Ты не оценил это. Сергей, ты стал слепым и глухим. Так замкнулся в себе, так привык жалеть себя. Лелеять рану всё равно, что постоянно раздирать её, не позволяя зажить. И ты вместо того, чтобы пытаться жить, постараться измениться, научиться чувствовать: бежишь в пустоту. Сдался после нескольких жалких попыток. И ты считаешь себя всесильным? — казалось, Бездна сейчас закричит, но она перешла на вкрадчивый шёпот. — Нет, глупый ребёнок. Алив подарила тебе силу — сделала все, чтобы ты смог начать жизнь заново. Но ты сказал «всё равно», отрёкся от этого дара. Ты мой. Теперь ты только мой.

Холодным пальцем Бездна дотронулась до моей груди. Улыбнулась. А спустя секунду сила, которую дала мне творец, растворилась, словно её никогда не было. Ушла в пустоту.

Я ведь даже не попытался её изучить.

Значит, шанс был? Но я не использовал его.

Крылья исчезли.

Началось падение…

И тихий голос напевал мне странную песню:

Кто ты? Странная игрушка…
Просто кукла без души.
И цена тебе полушка,
И судьба твоя — гроши.[1]

Я падал.

Казалось, тело сейчас не выдержит и сломается, сплющится ещё до соприкосновения с твёрдой землёй. Я напоминал себе тряпичную куклу, которую воздушные потоки стремились разорвать на части. Воздух выбило из лёгких ещё на первых секундах падения.

Мне было удивительно хорошо…

Вам когда-нибудь снилось быстрое падение в никуда? Когда резко просыпаешься, не понимая где и почему, испытывая недавний страх, и в тоже время чувствуя странное удовольствие внизу живота. Казалось, что от паха по всему моему телу кто-то натягивал до предела тонкие струны и перебирал их, заставляя выгибаться от наслаждения. Эмоции и физические ощущения перемешивались, и я захлебывался ими.

Неправильное, забытое чувство захлёстывало меня, переполняло тело, прокатывалось внутри упругими волнами и мучительной дрожью, замирая у самой грани дозволенного, и заставляло упиваться каждой секундой стремительного падения, притупляя прочее. Ещё чуть — чуть и, наверное, я бы рассмеялся. Но нужно было сосредоточиться каждой клеточкой тела, которые просто кричали, от яркого неземного блаженства, и я полностью отдавал себя в его власть. Оно того стоило… несколько коротких секунд полёта, миг боли и вечный покой в чертогах тихой госпожи.

Мысли становились всё более и более отрывочными и односложными.

Я разобьюсь. Обязательно разобьюсь. Наконец, освобожусь от пустоты, перестану зависеть от памяти… Только бы падение не остановилось… Пусть это наслаждение продлиться хоть немного дольше.

А потом земля резко приблизилась, дома увеличились, и не успел я зажмуриться, как серый грязный асфальт, подпрыгнув, ударил в лицо, свернув мне шею и изломав тело.

* * *

Спешащая уединиться парочка остановилась, с ужасом смотря на небольшую площадку перед подъездом девятиэтажки. На минуту им показалось, что на асфальте в луже крови лежит подросток. Точнее то, что недавно им было. Но в момент укрывшая тело темнота стерла ужасное видение. Площадка оказалась пуста. Молодой человек сильнее обнял задрожавшую девушку и поспешил увести прочь, нашептывая на ухо разные глупости.

* * *

Тот, кто сказал, что сначала был свет — дурак. Сначала была боль. Не знаю, как одновременно можно вообще не ощущать своего тела, и в тоже время испытывать адскую дробящую боль, но в этот момент я ассоциировал себя именно так. Хуже всего стало, когда до сознания всё-таки добралось понимание этого.

Я не чувствую тела.

Одна эта фраза перенесла меня в крошечную холодную камеру, навалилась памятью и отчаяньем. Я дернулся, понимая, что окончательно сойду с ума, если мне придётся перенести это ещё раз, пусть только по памяти. Что-то хрустнуло — я не смог опереться на вывернутую из сустава руку. Голова завались на бок, словно у мёртвой курицы. Глаза закрывала мутная плёнка, а всё лицо было в липкой крови.

— Лежи, идиот! — прошелестело рядом, и сильные ладони попытались придавить меня к асфальту. Сопротивляться не удалось: теперь хрустнуло в пояснице, и только что обретённые ощущения отключились — ног я больше не чувствовал.

— Зачем? Ты ведь собиралась меня убить, — хорошо хоть зубы каким-то невероятным образом остались на своих местах. Бездна была рядом, и снова, как и в прошлой жизни, пыталась восстановить меня, выправляя тело.

Над ухом раздалось шипение. Честно, в тот момент мне совершенно искренне захотелось расхохотаться.

— Нет! Почему ты не остановился? — Бездна дотронулась ладонью до моих век, стёрла с лица уже начавшую сворачиваться кровь. — Тебе бы все равно не дали умереть. Ты ещё не понял, что творцы так просто не расстаются с игрушками, даже если они больше не принадлежат им?