Без души

— Небольшая прелюдия пред основным действием. Что бы придумать сегодня? Может, мне сломать тебе пальцы? Нет, — мастер мечтательно выдыхает, откладывает кинжал в сторону, наклоняется ко мне. Слишком близко… — хочу, чтобы ты сам их себе сломал. Начни с мизинца, пожалуйста.

Подчиняющий импульс.

Ничего. Друзья скоро придут. Они не оставят меня…

Я верю.

Сейчас:

Смешанный лес встретил нас прохладой и свежестью, какую встречаешь только в летнем лесу. Можно сравнить с поездкой загород, прочь от пыльной столицы, куда-нибудь к большому лесу. Шесть часов полудрёмы в машине, потом выходишь на прохладный воздух, и он сбивает с ног своей легкостью. Тропа оказалась достаточно широкой и протоптанной, чтобы идти именно по ней, не приминая высокую траву и редкие цветы, казавшиеся рассыпанными вокруг самоцветами.

Впереди, постоянно оборачиваясь, шел Далик. Он смотрел на меня с опаской и сомнением. А в прошлой жизни сразу же завязалась беседа. Нет, не так. Я все время спрашивал, перебивал на полуслове, уточнял детали и снова спрашивал. Крутил головой по сторонам, отбегал смотреть странные деревья и рвал цветы. Шутил так, что чуть не сорвал голос от смеха над своими же собственными совершенно несмешными шутками. Просто боялся: чужого мира, своих проводников, свалившейся на плечи ответственности, сбывшейся сказки. Теперь молчание угнетало моих спутников, которые представляли свою надежду совсем по — иному.

— Возможно, не поздно извиниться и всё исправить? — Бездна взяла меня под руку, прижавшись к плечу, и замурлыкала какой-то мотив.

После того раза на крыше у нас состоялся сложный разговор. Я даже заставил себя повысить голос, чтобы она поняла — меня нужно посвящать в свои планы, чтобы не испортил их своим незнанием. Сложно сказать, кто кого в чём ещё упрекал, но с того дня я самостоятельно научился возводить барьеры между своим сознанием и разумной частью пустоты. Бездна обижалась на свою нерадивую игрушку и подбрасывала далёкие счастливые воспоминания, чтобы сгладить свою вину.

Впрочем, барьеры я стал возводить не только из-за этого. Всего лишь чтобы обезопасить некоторую часть своих мыслей и памяти. Недавний разговор заставил меня по — другому посмотреть на привычную проблему: изменить угол зрения так, что Бездне об этом знать было не желательно.

— Смеёшься… извиниться. Сейчас с одного порыва я снова стану добрым и беззаботным подростком, ко мне вернётся душа, любовь, дружба и радость, а когда меня опять поволокут на казнь — не буду плакать, ведь нужно уметь прощать!

— Нужно учиться на своих ошибках.

— А что делаю я?

— Располагаешь удобнее грабли, чтобы снова красиво на них наступить. Я не могу не согласиться с твоим надзирателем — не стоит искать сложных и запутанных решений, когда ответы давно известны. Учись видеть, а не смотреть.

— Знаешь, я устал от нравоучений. Дайте существовать именно так, как хочется мне, а не так, как правильнее или лучше. На этот раз, если я совершу ошибку — это будет только моя вина, а не чья-то блестяще сыгранная партия.

— И как ты только не устал сам все решать? Неужели не хочется уйти на второй план, позволив чужим головам болеть о судьбах мира?

— Устал. Но как-нибудь позже.

— Как скажешь, Серег. Только смотри — не сделай хуже. Свои ошибки совершать куда больнее. И исправлять их непросто.

От разговора нас отвлёк недовольный голос Ларин. Она шла за мной, пытаясь разговорить мрачного надзирателя.

— Лорд Девеан? — молодая женщина нахмурила тонкие брови, рассматривая его снизу вверх.

Надзиратель шел за мной по тропе, не обращая никакого внимания на Лирье. Он заранее предупредил, что согласен подыгрывать мне, но больше от него требовать не стоит. Как угодно. Сказать несколько слов несложно. Даже не странно. И память, словно могильная плита, под которой покоиться моя жизнь.

Не больно.

— Он не ответит, леди. Но, если вам удастся принудить Девеана к беседе, то ответ может не понравиться. Он не любит смешанную кровь, — я усмехнулся. — Если хотите, расскажу: Девеан нечеловек, а его возможности нет желания раскрывать ни у него самого, ни у меня.

Ларин охнула и, словно стесняясь, замолчала. Тут же остановился Далик, готовый защищать свою любимую. Ларин всегда стыдилась того, что она незаконнорожденная. Более того, жена графа Лирье угасла через два дня после того, как родила дочь от безродного слуги. Почему его сиятельство принял девочку и даже дал ей своё имя, никто не знал, но вряд ли можно было причинить более сильную боль, чем напомнить Ларин о том, что она полукровка, убившая свою мать.

— Милорд, я бы вас попросил, — сложно вспомнить, когда видел бывшего друга по — настоящему рассерженным. Чаще он просто делал вид, что недоволен. Даже Руину не удавалось вывести его из равновесия, которое было отличительной чертой молодого герцога Эрье — второго претендента на трон после своего отца, племянника Адриана Завоевателя. Но сейчас он был на грани.