Без имени

— И не услышите. Она вне религии, общественных движений, определений и границ. Она помогает тем людям, которым трудно выжить… В том социуме, который приносит беды и страдания, в том ежедневном «выживании сильнейших», которое убивает более тонкие, творческие и созидательные энергии.

— У этой организации есть название?

— Нет. У неё нет названия. И потому…её нельзя вычислить и разрушить. Да и у нас, у многих, давно уже нет тех имен, что значились в первом паспорте.

— И… Чего вы хотите?

— Я не знаю. Я сама только недавно попала сюда.

— Ну да. Вы же… Так молоды.

— Я старше вас.

— Мне пятьдесят два.

— Мне — сто один.

— Не шутите так, Фанни. А вдруг, я поверю?

— А я и не шучу, — твердо ответила она.

Схимник внимательно посмотрел в глубину её зрачков.

— Расскажите о себе, Фанни. Так, что-нибудь.

— О себе? — переспросила Фанни, на мгновение отведя взгляд, будто вглядываясь куда-то вдаль.

Снова всматриваясь в глубину глаз собеседника, она вдруг, совсем неожиданно, провалилась в воспоминания. Отчетливо увидала себя в комнате, в которой жила со своим первым мужем, в компании пришедших к ним гостей… Где-то на далеком теперь от нее краю вселенной…

* * *

В маленькой комнатке их общежития, где они жили с двумя довольно взрослыми детьми, вечно толпились и «тусовались» какие-нибудь люди, которые кого-нибудь из себя усиленно изображали: преподавателей вуза, православных христиан, великих эзотериков, поэтов, музыкантов… При этом «религиозно ушибленные» или просто «православные» легко совмещали свой «духовный поиск» со слушанием «Гражданской обороны» или курением конопли, а те, кто пел под гитару песни, навроде «Марихуана моя» или «Да будет свет, сказал шахтер — и не вернулся из забоя» — с рассуждениями о русском космизме и с портретом Че Гевары на майке. При этом, свои философские размышления они нередко чередовали с рассказами о поездках в Израиль и Египет… «Да что там та Стена Плача: я там сильно в туалет хотела; пришлось в мужской сходить, чуть международного скандала не случилось»; «Да что там та пустыня: мы туда выехали вечером и водку пили», — говорила, к примеру, некая молодая женщина, пожившая в Израиле и вернувшаяся назад, в Россию. Рассказы о Турции и Египте и вовсе легко совмещались со вздохами о Советском Союзе, при котором «так было хорошо», гораздо лучше «всех этих заграниц».

Фанни никогда не понимала этакого коктейля из христианского низкопоклонства, чтения молитвы перед принятием пищи, — и одновременного слушания рока, «Нирваны», русского рэпа; смеси икон со Сталиным и идей о вселенском коммунизме, которые подкреплялись чем-нибудь психоделическим, с транквилизаторами на закуску.

Впрочем, Фанни, вообще-то, никогда не любила толпы…

Ну а потом, значительно позже, некоторые мальчики и девочки (подростки конца девяностых годов двадцатого — начала нулевых годов двадцать первого века, из числа знакомых студентов бывшего мужа; с их нирваной, коноплей, Че Геварой и православием) — уже выросшие, были встречаемы ею на просторах интернета… Она жила уже в Питере, и с ужасом обнаружила их в социальных сетях, в контакте, в фейсбуке… Они смотрели на неё с аватарок: мужчины, одетые в берцы, в камуфляж, женщины в мини-юбках и высоких сапогах, с автоматами Калашникова и «лимонками»… Они призывали, «назло прогнившей Европе» возродить «Великую Сарматию» на юге России, создать там «милитаристско-идейное, молодое государство»… «Мифотворчество, как завещал нам наш великий земляк Лосев, началось здесь, на Юге», — с апломбом заявлял некий «мультимедийный журналист и писатель Юга России», и Фанни с удивлением узнавала в его физиономии молодого парнишку — пономаря Новочеркасского собора, слушавшего некогда Егорку Летова и бредившего Че Геварой…Ну, еще одним из его увлечений Достоевский был…

А в двадцатых этот, только уже и вовсе совсем взрослый, «парнишка» возглавлял молодежные ряды казачества, ополченцев «Великого войска Донского» и призывал их «расширить границы великой Скифо-Алании до её истинных размеров, завоевать территорию от Южной Осетии, через Кубань, Дон и Украину, до Запада, заканчивая Великобританией»… Осуществить «Сарматский ренессанс», значит… Сам он был, в общем-то, уже пожилым дядей, и воевать лично не собирался.

* * *

Фанни помотала головой… Ей вовсе не хотелось сейчас погружаться во всяческий бред прожитого, тем более, в выдаваемых сейчас её мозгом вариантах. Не было там, в этом прошлом, ничего хорошего…

— Я… Не прошу вас рассказывать о личной вашей истории… Только… Мне хочется поговорить с вами, зацепиться за что-то, нам обоим близкое. Где вы родились? — взор Схимника проникал, казалось, в самую её душу, — В Питере?

— Нет. На юге. Теперь это — территория Донской Республики.