Без имени

— О Поэте? — спросил он. — Впрочем, его звали Дима. Дима Пономарев. Да, я знаю… Я догадывался уже о чем-то таком… Печать трагедии была на его лице. Он — из тех, кто пошел до конца. Дима настолько хотел быть поэтом, что не стал выходить из образа, даже когда понял, куда ведет этот путь. Честный поэт — это человек с ободранной кожей. И он… шел по этому пути, выдавливая из себя стихи ежедневно. Он писал о горе и боли, о судьбе и отчаянии… Знаете ли, все мы, рано или поздно, сходим с этой опасной дороги: относиться к своим стихам всерьез, воспринимать их написание, как миссию… Но для некоторых… Сойти с этого пути означает предать поэзию. Правду. Совесть, наконец. Они не могут иначе. Не могут жить, посвящая свое время работе, друзьям, семье, прочим мелким занятиям — но не стихам, которые поглощают полностью. Они так не могут. Они идут до конца. И… умирают. Помните, «Кто кончил жизнь трагически — тот истинный поэт»? Это они именно так для себя решили. Увы… Именно так. Ну, что ж, а нам… Остается утешаться тем, что, возможно, после смерти они заслуженно попадают в иной, более лучший, мир… Наверное, это было бы справедливо.

— Я не верю в справедливость.

— Я тоже, — ответил Схимник. — И… в богов, которые нас распределяют по мирам и воздают по заслугам. Но, я верю в тебя. В Неназываемого. В Женю, в конце концов.

— А… В себя?

— Иногда… Бывает. Но очень редко, — ответил Схимник.

— Я… Такая же. Ведь нам с детства внушали мысль, что мы — ничтожества. Неумехи, незнайки. На многочисленных работах о нас вытирали ноги. «Человек — это звучит гордо»? В лучшем случае, это звучит… никак. А чаще, абсолютно несчастно. А потому… Мы совершенно не верим в себя.

— Согласен с вами. Именно потому, мы больше всего поверили в машины. Преклоняемся перед гаджетами и обожествляем интернет…

— Обожествляем?

— Конечно. Ведь мы вполне можем жить без бога. Мы без него легко обходимся. Но не можем существовать без интернета. И…не только без бога… Человечество, в общей своей массе, лишилось духовного поиска в принципе. Теперь люди стремятся быть одинаковыми. Иметь не только одинаковую одежду и лица, но и мысли. Стереть индивидуальность. Смотреть последние фильмы, только что написанные книги, новую музыку. Верить — тоже одинаково. Заходить в собор и ставить свечку.

— Это — обобщение; но, в общем, вы правы. Все средства массовой информации постоянно внушают нам, что мы что-то «должны». Учат нас мыслить «правильно». Вначале — быть толерантными. Потом — позитивными и креативными. Ну, а сейчас придумали новый термин: социально адекватными. Все эти термины на деле означают: безликими, правильными и…никчемными.

— Да. Причем, «креативность» вышла из моды только после того, как добралась до самого низа… Креативными стали даже туалетная бумага в новом, так сказать, оформлении и новая помада.

— Схимник…

— Что, Фанни?

— Похоже, вы со мной прощаетесь? Раз… Принесли тетрадь…

— Да, и думаю, что надолго.

— Почему?

— Вам надо уехать: вас вычислили. Вам больше нельзя оставаться в Перербурге.

— Думаете?

— Да. Я в этом уверен. Вы нужны нам… Живой. Уезжайте.

— Тогда… Тогда, прочитайте мне что-нибудь. Из тетради. На память. Всё, что захотите.

— Ну… Хорошо. Тогда… Прочитаю это. Скажем, эссе… Кстати, если не будете знать, как назвать свое произведение, назовите «эссе»…

— Так… Читайте же! Я слушаю…

* * *

— Нет ничего обыденного и повседневного; всё дело просто в нашем восприятии. А восприятие внутреннее, быть может, рождается от того, что теряется нить, связующая человека с пониманием окружающего, и он остается наедине с собственным страхом. Не таким страхом, который рождает появление неведомого, которое вторгается в нашу жизнь; нет, страхом, порождаемым ощущением, что время ускользает безвозвратно, и, сколько бы его ни было, оно непременно закончится. А ты… не можешь вырваться из того кокона, в который закутали тебя внешние обстоятельства, похоронив там навсегда все свои стремленья.

Страх нужно преодолеть.

* * *

Первую свою сказку я написал… В углу. Меня наказали; не помню, за что. Я должен был там стоять, пока не осознаю, как я не прав. Какой я гадкий.

Но, в конце концов, мне там понравилось.

Если нельзя выйти за пределы своего угла, то надо попробовать… Растворить стены.

И мальчик в углу стал сочинять сказку.

* * *

Я не помню, когда и зачем я её себе придумал. Наши внутренние миры вряд ли пересекаются. Она совсем другая. Смешливая и веселая, она играла на арфе и прекрасно пела. Она любила своего мужа и детей, но развлечения любила ещё больше. А еще, друзей и приятное общество она ценила больше, чем книги.

И, к сожалению, она была королевой. Вся её вина состояла в этом. И в том, что она абсолютно не умела плести интриги. А еще в том, что как раз в это время некие силы решили изменить существующий строй.

Они подговорили бедных, и те пришли к ней и потребовали хлеба. И королева выдала им хлеб и пирожные, фрукты и овощи.

Но бедные не насытились, поскольку те из них, что вломились во дворец, были жадными и завистливыми. Они увидели убранство дворца; потому, им стало мало пирожных.