Мы сразу направились к ресепшн, который, по всей видимости, располагался на первом этаже главного корпуса. За стойкой сидела молодая девушка, белокурая, как все голландки, и читала роман. Матье сказал ей по-английски, что мы хотели бы номер на одну ночь. Девушка отложила книгу, как-то странно нам улыбнулась и спросила, впервые ли мы в Домбурге. Мы кивнули.
—
—
Но она, оказывается, и не думала шутить: нам придется не только разойтись по разным номерам, но и ночевать в одной комнате с другими постояльцами своего пола. Я сунула ей прямо под нос руку с кольцом, которое Матье купил мне в Канне, и заорала:
—
Девица за стойкой и бровью не повела. Я повернулась к Матье и заявила, что это невозможно, я, хоть убейте, не буду ночевать в каком-то вонючем общежитии, да еще и неизвестно с кем.
— Не хватало только вшей здесь подцепить! — кричала я на него. — Хочешь вшей? Я не хочу! Гадость какая!
Я глубоко вдохнула, постаралась взять себя в руки и как можно спокойнее сказала, что даже в этой дыре должен существовать хоть какой-нибудь приличный отель и мы наверняка легко его найдем. Матье подхватил один из ключей со стойки и невозмутимо ответил:
— Валяй! Ищи отель, если хочешь, а я остаюсь здесь. Не каждый день выпадает случай переночевать в памятнике старины.
И он вышел на улицу, бросив мне через плечо, что пойдет прогуляться по окрестностям. Я вся так и кипела. Девица пялилась на меня; наша стычка ее, похоже, здорово позабавила. Едва владея собой, я схватила со стойки оставшийся ключ и потребовала показать, где мой номер. Она снизошла до ответа: третий этаж, четвертая дверь налево, последняя перед туалетом. Из ее слов автоматически следовало, что если дверь туалета находится
Окончательно разозлившись, я нагнулась за рюкзаком, который Матье оставил у меня под ногами. Когда я выпрямилась, девица снова сидела как ни в чем не бывало, уткнувшись в свой роман, но губы ее кривились в ехидной улыбочке.
—
— Заткнись, дура! — рявкнула я ей по-французски.
Она, конечно, ничего не поняла, но я хоть выпустила пар.
В так называемой спальне шесть узеньких коек располагались в два яруса. Пять из них были заняты: об этом говорили разбросанные шмотки на смятых одеялах. «С ума сойти!» — подумала я и посмотрела в окно. Внизу виднелись сад и прудик с бурой водой, издалека скорее похожий на грязную лужу. Матье сидел на скамейке и курил, озираясь вокруг так же восторженно, как утром в поезде. Гордость не позволила мне пойти к нему, в конце концов, ведь это он меня бросил. Ничего, еще сам придет: после таких мелких размолвок Матье чаще всего вел себя так, будто ничего не произошло.
Я забралась на свободную койку, верхнюю у окна. Прежде чем лечь, хорошенько выбила рукой матрас, чтобы убедиться, что в нем не водится никакой пакости, и застелила его пляжным полотенцем. Умора, да и только: не было даже белья. Что ж, пусть только попробуют не выдать мне его на ресепшн, причем чистое, — я закачу такой скандал, мало не покажется, как моя мама прошлой зимой в Гваделупе, когда горничная в отеле забыла поменять нам полотенца и поставить в ванную новые флакончики с шампунем. С моего наблюдательного пункта мне было видно, как Матье встал со скамейки; я знала, что сейчас он придет ко мне.
Не дождавшись ответа на свое тихое «тук-тук», Матье открыл дверь и вошел. Я притворилась спящей. Он поднялся на ступеньку-другую прикроватной лесенки и зарылся лицом в мои волосы.
— Привет, принцесса, — промурлыкал он.
Я не шевельнулась. Он добрался губами до моего уха и с силой выдохнул. Мне было щекотно и приятно.
— Все ваши подданные гуляют в саду, о принцесса, а ваш муж, король, охотится на кабана в лесах. Позволено ли будет мне овладеть вами?