Без любви не считается

Складываю руки поверх белой скатерти и с тихой грустью разглядываю кухню, где знаком каждый уголок, тарелка и магнит на холодильнике. Я не была в этой квартире с того дня, как вынесла последнюю коробку, но здесь практически ничего не изменилось. Банка цветочного меда в виде стеклянного мишки стоит на микроволновой печи, над дверным проемом висят часы, на циферблате которых изображен огромный корабль в открытом море, серые обои, занавески с розовым кружевом в виде цветов. Мама разливает из расписного заварника некрепкий травяной чай и ставит передо мной зеленую чашку с вереницей утят, которую мне подарили на выпускном в четвертом классе. Поднимаю голову, слабо улыбаясь, обычно беспристрастное выражение лица матери немного смягчается, показывая искреннее беспокойство и радушие.

– Спасибо, – говорю я, обхватывая руками чашку. – И еще раз извини, что…

– Ди, я скорее бы удивилась, если ты предупредила бы меня о встрече заранее. – Мама садится на стул, подтянув пояс на хлопковом легком халате, облегающем хрупкое тело.

Ее длинная русая коса со вплетенными нитями седины лежит на плече, лицо блестит от толстого слоя увлажняющего крема, а худые пальцы разглаживают складки на и без того идеальной скатерти. Мама сбросила килограммов пять с нашей последней встречи, и мне почему-то становится страшно от внезапной мысли, что в скором времени она может просто исчезнуть, а я так и не успею сказать самое важное. Эмоции, которые привели меня сюда, стихают, оставляя после себя детский стыд и печаль. Я бежала так долго, но все равно вернулась к ней в момент растерянности. Вернулась домой, впервые за долгое время ощутив в этом острую необходимость.

– Прости меня.

Мама медленно поднимает голову и смотрит мне в глаза, качая головой:

– У меня завтра выходной, все в порядке.

– Я не о ночном визите.

– Тогда тем более не за что извиняться, – спокойно отвечает она.

Самой яркой чертой в характере матери всегда была сдержанность, за исключением тех моментов, когда папа оказывался на обрыве зависимостей. Она никогда не обижалась, никого не винила и ничего не требовала. Раньше я думала, что это и есть ее главный недостаток. Она – слишком холодная для любви и счастливой семьи, она заморозила отца, меня, Диму, поставив на пьедестал своих стремлений лишь успешную карьеру. И только после последнего скандала с Димой я поняла кое-что очень важное. Мама хотела, чтобы мы были сильными и самостоятельными, и у нас с Димой это получилось, а вот отец недотянул. Это он не справился, а не она. Он все разрушил, а не она. Он виноват, а не она. Принять это было непросто, ведь вместе с этим пришлось осознать, как сильно я была не права. Отпиваю чай, легкая горчинка пощипывает язык и горло.

– Мы с Димой помирились.

– Да, я уже в курсе последних событий.

– Димка – маменькин сынок!

– Не дразни брата, – она шутливо грозит мне пальцем, и я смеюсь.

Комната наполняется теплом, будто и не было нескольких лет сухих и безжизненных разговоров по телефону вместо душевных бесед. Мама улыбается мне и пробегает цепким взглядом по лицу, но все еще не задает вопросов. Расслабляюсь, позволив себе насладиться атмосферой родного дома, где до сих пор живут мои детские воспоминания, и подтягиваю одну ногу к груди:

– Ты знала, что это случится?

– Надеялась.

– Почему не пыталась помирить нас сама?

– Потому же, почему и не отговаривала тебя уезжать, а его – продавать бабушкину квартиру.

– А если бы мы не помирились? Что тогда?

Мама едва заметно выгибает бровь, словно ее поражает глупость моего вопроса, и отвечает ровным тоном с педагогическими нотками в строгом голосе:

– То, что вы родственники, еще не обязывает вас участвовать в жизни друг друга. Если присутствие второго не делает жизнь первого лучше, то не стоит насиловать себя общественными порядками.

– Ответь на вопрос как мать, а не как психолог.

– Я была бы расстроена, если мои дети были бы несчастны. Многие люди находят себя вдали от семьи, в которой родились.

– А если мы и были несчастны, но ты об этом не знала.

– Не пытайся подловить меня. Если бы вы действительно были несчастны, то первое место, куда бы вы оба рванули, это ко мне. В крайнем случае, справились бы и самостоятельно.

– Ты так уверена в себе.

– Не в себе, а в вас, – поправляет мама.

Закрываю лицо руками и бурчу:

– Ты такая понимающая и положительная, что даже бесит.

– Я знаю.

– Прости, что…

– Ди, – вздыхает мама.

– Дай мне закончить. Это нужно, чтобы закрыть гештальт, – серьезно заявляю я, тихонько ударяя кулаками по столу.

– Он не настоящий, – с легкостью парирует она. – Чувство вины тоже, его внушил тебе Дима. Ты не считаешь себя виноватой, и это нормально. Поэтому и в извинениях нет смысла.

– Кажется, я начинаю вспоминать, почему мы с тобой не разговариваем дольше трех минут.

– Милая, выйди из позиции ребенка, и тогда станет легче.

– А что, если я хочу рядом с тобой оставаться ребенком?

– Пожалуйста, но тогда ты снова рассердишься и обидишься на меня. Это тоже нормально, только вот мы не сможем обсудить ту важную причину, по которой ты на самом деле пришла.