Без маски

Такая история повторялась изо дня в день, а кончилась тем, что стала действовать на нервы и Кнютсену. По мнению Сталлера, вид у конторщика был весьма смущенный. Шеф в глубине души то и дело посылал к чертям этого «застенчивого подлеца».

Телеграмма пришла на третий день, как раз тогда, когда Сталлер находился в приемной. Он расхаживал там взад и вперед, прерывая это занятие лишь для того, чтобы взглянуть в окно — не идет ли посыльный. Сталлер вскрыл телеграмму. Потом он быстро прошел в кабинет, захлопнул за собой двери, запер их и, усевшись за письменный стол, протер глаза и перечитал телеграмму. Время для него остановилось. Шумело в голове, да и в кабинете стоял какой-то страшный шум. Выходит, что Крану всё же удалось разнюхать это дело… «Приветом Одд» — было написано в телеграмме. Сталлер схватился за сердце. Теперь надо действовать как можно быстрее, распорядиться всем кредитом и… Сталлер выпрямился за своим письменным столом и взялся за телефонную трубку. С этой минуты телефонная трубка фирмы «Импорт и экспорт» извергала огонь и пламя. Без конца приходили и уходили разные посетители. Это были несколько подозрительные, но хорошо одетые личности. Потрепанные жизнью, с усталыми глазами и красными опухшими лицами типа «видал лучшие дни», они испытующе присматривались к окружающей обстановке. Вечером неожиданно пожаловал еще один такой субъект. Потом еще и еще… Сталлер совсем измотался. Но в один прекрасный день все дела были наконец закончены. Оставалось купить билеты и немедленно исчезнуть, как только вернется Кран. Следовало поторопиться. Выражение глаз Сталлера смягчалось, когда он думал об этом дельце, которое им удалось провернуть столь удачно.

Через несколько дней рейсовым самолетом вернулся Кран. Сталлер сидел в кабинете, откинувшись на спинку стула. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка шампанского. В стакане тоже слегка искрилось шампанское. Ароматный дымок дорогой сигары медленно поднимался к потолку. Яркие блики солнца плясали на великолепной картине, купленной на каком-то подозрительном аукционе. А может, ее взяли под залог у какого-нибудь «друга».

Кран остановился в дверях, разглядывая Сталлера. Тот вскочил со стула, с распростертыми объятиями бросился навстречу компаньону и обхватил обеими своими жирными руками костлявые кулаки Крана.

— Добро пожаловать, — взволнованно сказал Сталлер. — От всего сердца добро пожаловать. Здесь всё в порядке; в полном порядке, лучше и быть не может! Но… что с тобой?.. Ты болен?

Кран фыркнул.

— Я не болен, — злобно сказал он. — В животе у меня пусто… А уж о том, чтобы заложить за галстук, как некоторые другие, и говорить не приходится. Получай обратно доверенность!

Кран бросился на стул, сдвинул шляпу на затылок и буквально заскрежетал зубами. Он не мог успокоиться: путешествие самолетом стоило так дорого! Да еще деньги, которые ему пришлось выложить из собственного кармана в Копенгагене. Ну уж и Сталлеру тоже придется раскошелиться на кругленькую сумму. Да, кругленькую…

— Итак, ничего не вышло, — изрек он, наконец, с тяжелым вздохом, не обратив ни малейшего внимания на то, что выражение лица его компаньона, только что благодушно распивавшего шампанское, резко изменилось.

— Не вышло? — повторил дрожащим голосом Сталлер. — Не вышло? — завопил он. — А телеграмма? Послушай, ты!

— Телеграмма? Какая телеграмма? — злобно переспросил Кран.

— Вот эта! — взвизгнул Сталлер, размахивая телеграммой перед самым носом медленно поднимавшегося Крана.

Кран прочитал телеграмму и вытаращил глаза. Всё его костлявое тело страшно напряглось.

— Я не давал никакой телеграммы! — в отчаянии воскликнул он. — Что ты наделал? Скотина, разве ты не читал утренних газет? Надо было ставить на фирму «Palmer Ship», а к этой бумажке я не имею ни малейшего отношения! Ни малейшего! Ни малейшего!

Сталлер в изнеможении откинулся на спинку стула.

В дверь постучали, и вслед за этим просунулась голова очень унылого и, как всегда, сконфуженного Кнютсена.

— Извините, — заикаясь промямлил он. — Не приносили ли тут на днях для меня телеграмму? Хе-хе, извините…

Оба мошенника взглянули друг на друга. С минуту в кабинете царило молчание. Потом Кран молча протянул телеграмму этому конфузливому дураку, который, жалобно икая от душившего его смеха, одобрительно кивал, знакомясь с содержанием телеграммы.

— Это ваша? — прошептал Кран.

Кнютсен радостно переступил с ноги на ногу и конфузливо икнул.

— Да, да, да. — Смех бурлил в его горле.

— Что это значит? — спросил Кран, зажав в кулаке какую-то статуэтку.

— Это, — икнул Кнютсен, — это значит, что мой брат Одд будет участвовать в соревнованиях на первенство страны по футболу.

— Вон! — завопил Кран и поднял тяжелую статуэтку. — И чтобы ноги вашей здесь никогда не было… Вы… вы… вы…

Кнютсен в ужасе отступил назад и, спотыкаясь, поспешил к выходу. Но, собираясь закрыть за собой двери, он вдруг преобразился. Перед ними стоял молодой человек, в глазах которого не было страха, отнюдь нет. Глаза его были холодны и светились ненавистью.