Без маски

— Одд, — тихо сказал он, — это мой брат Одд Кнютсен, управляющий бывшего акционерного общества «Стена и постройка». А с этим документом вы знакомы?

Кнютсен держал перед собой припрятанный жуликами контракт, который Кран собственными руками запер когда-то в сейф.

Оба компаньона оцепенели и во все глаза смотрели на двери, которые медленно закрылись за дурашливым Кнютсеном. Скоро к ним постучат более жестокие руки, и безжалостные глаза уставятся на них из-под козырька форменной фуражки. И их ожидают более крепкие двери, защищенные множеством запоров, и малокомфортабельные крошечные тюремные камеры. И дело с фирмой, которая брала подряды, снова выплывет на свет. Случится то, хуже чего и быть не может. Выплывет история с подставной фирмой на имя их жен, куда вложены запасные капиталы на тот случай, если фирма «Импорт и экспорт» прогорит…

И в мире станет двумя мошенниками меньше.

Клеймо (Перевод Ф. Золотаревской)

Никто в конторе не знал, что Кристен Уре когда-то находился на излечении в больнице для алкоголиков. Ведь глядя на него, никто не мог бы и подумать об этом. Он был коренастым мужчиной небольшого роста, с осанкой гимнаста, румяным лицом, прямыми бровями и хрящеватым носом. Его густые черные волосы топорщились ежиком. На висках серебрилась седина, которая очень шла к нему. Словом, это был сорокапятилетний мужчина в расцвете сил.

В конторе о Кристене Уре сложилось единодушное мнение: спокойный, обходительный человек, которого одинаково любят и подчиненные (он был начальником канцелярии), и все, то и дело сменяющиеся, директора, которых бог посылает фирме. Сам генеральный директор относился к Уре с большой симпатией. Он не раз с похвалой упоминал о нем на заседаниях правления.

Но те, кто знавал Кристена Уре шесть лет назад, хранили в памяти совсем иной его портрет, и им трудно было бы поверить, что Кристен Уре и тот человек — одно и то же лицо. Тогда у него были тусклые глаза, расслабленное тело и неуверенная походка. Платье висело мешком, щёки обросли густой щетиной. В те времена Кристен Уре жил в маленьком городке на юге Норвегии. Когда-то, в молодости, он бывал частым гостем в лучших домах города. Известный спортсмен, хороший певец, он был, что называется, душою общества. Там, где появлялся Уре, сразу же воцарялись веселье и радость. И тогда-то он постепенно пристрастился к доброму стакану вина. Как известно, люди всегда требовательны к любимцу общества, и поддерживать эту марку нелегко. Кристену нельзя было повторяться, он должен был всегда казаться оригинальным и новым. И ему всё чаще приходилось прибегать к вину, чтобы взбодрить себя, поднять настроение. Однажды в откровенной беседе он признался своему другу, как тяжело быть популярным в обществе, остроумным, общительным и сохранять со всеми приятельские отношения. Друг не придал особого значения его словам. А между тем в этом-то и таилась трагедия Кристена Уре. Он всегда уклонялся от принципиальных споров и потому втихомолку презирал себя. А это, разумеется, никак не могло облегчить его борьбу со всё возраставшим пристрастием к выпивке.

И вот с Кристеном Уре случилось то же, что случается со многими другими. Он вступил на стезю, по которой человек опускается всё ниже и ниже, хотя и не перестает горячо клясться, что раз и навсегда покончит с пьянством.

И эта борьба с самим собою, которую ему теперь приходилось вести ежечасно, также мучила его. Он старался заглушить и подавить тоску, и пил еще сильнее. В одну из таких минут он собрал все свои силы и отправился в лечебницу для алкоголиков. Спустя год он вернулся в свой городок совершенно здоровым. Старые пациенты рассказывали ему, как встречают тех, кто выходит из больницы для алкоголиков и пытается начать жизнь сначала: многие несчастливцы не выдерживают остракизма, которому подвергает их общество, и опять попадают в лечебницу.

Скоро Кристен Уре увидел, что ему рассказывали правду.

Старые его друзья, которые втихомолку пили больше, чем когда-то он, теперь приветствовали его презрительно прищурив глаза. Приглашения и визиты прекратились. Он стал всё реже и реже показываться на людях.

Прежняя должность в конторе была занята другим. Он не мог получить работу ни в одной из фирм города. Даже в соседних городках распространилась история об «этом милом и способном Кристене Уре, который теперь стал конченным человеком».

Ему пришлось вести отчаянную борьбу за свою жизнь, за жизнь жены и двоих детей. Он слышал, что бывшим туберкулезным больным тоже трудно получить работу, но часто ему думалось: пусть бы уж лучше он заболел туберкулезом. В этом случае людей отпугивала опасность физического заражения, между тем как к нему и ему подобным все относились как к носителям духовной заразы. Правда, большинство считало, что тот, кто нашел в себе силы победить порок и снова стать полноценным человеком, достоин всяческой поддержки. Но это оказывалось пустыми словами, когда дело доходило до настоящей помощи. О, как нуждался он теперь в чьей-нибудь помощи!