Без мужика

Поезд метро переехал по мосту через Днепр. Из ее окна Правый берег выглядит еще красивее, чем из окна вагона. С тяжелым сердцем вышел он из метро, поискал глазами цветочниц, ага, вот они, выбрал несколько белых гвоздик и одну темно-розовую. По дороге сорвал со стеблей дурацкие бантики.

Она открыла ему, пригласила в комнату и пошла закрыть балкон, так как неожиданно налетел сильный ветер.

— Какая ты красивая, — прошептал он.

— Да вот, нацепила эти высоченные каблуки, ходить могу только по квартире, на улице упала бы не пройдя и несколько шагов! Это сколько нам уже?

— А мы немного еще обманем время…

Они поцеловались.

— Знаешь, — говорит она, когда они наконец разомкнули объятья, — я впервые поцеловалась с парнем, когда мне было двадцать. Так жалела, что этого не было в мои семнадцать. Тогда казалось, что впереди совсем мало времени. Где-то до двадцати пяти. Но на самом деле все началось только в тридцать.

Они снова поцеловались. Так странно видеть во время поцелуя какие-то предметы вокруг и помнить их потом, как помнится сломанный колодец на убогом дворике и крошечная клумба астр, которую в черноте сентябрьской ночи заливал яркий свет с веранды. И сейчас у нее на столе малиновые астры. Шевельнулась занавеска. Балконная дверь опять распахнулась. Ее руки ласкают остатки его волос. Он усмехается:

— Я скоро буду приходить к тебе на костылях.

— В мой грузовой лифт помещается и инвалидная коляска.

Она приглашает его к столу. Солнце медленно садится на Правом берегу. День кончается. Немного осталось осеннего тепла. Заканчивается в полутьме их нежный ужин. Заканчивается вино в высокой бутылке. Только жизнь продолжается. А его душа переполняется чувствами, которые не передать ни на одном языке. Наконец он говорит:

— Давай я помогу тебе вымыть посуду!

Посуду нужно мыть только после ужина на двоих.

Письмо из Киева

Дорогая Алена!

Очень рада была узнать, что ты не просто жива и здорова, а живешь хорошо, до сих пор работаешь и жизнью своей довольна. Мой внук Славик, с которым ты познакомилась в Германии, передал мне твое письмо, которое ты переслала по компьютеру. Так что я вижу, что ты хоть и принадлежишь к тому же поколению, что и я, — но вполне освоила новейшие способы коммуникации. Я же, «прирожденная училка», как окрестил меня мой внук, так и умру с самопишущей ручкой, вот и сейчас пишу тебе от руки. Надеюсь, ты разберешь, ведь на мой учительский почерк никто не жалуется, а если захочешь ответить, так отвечай любым удобным для тебя способом.

Алена, хоть ты давно уже Элиана, но для меня ты всегда оставалась и останешься Аленой, так что обращаться к тебе буду так. Мы не виделись с тобой почти сорок лет, а это не просто сорок лет, это несколько эпох, когда все векторы поворачивало на сто восемьдесят градусов, и поэтому я просто не знаю, с чего начать. Начну, наверное, с того, что со всей откровенностью скажу тебе: вопреки всем нашим невзгодам, вопреки всему, что нас разъединило, у меня не было подруги ближе, чем ты. Более того, ты расширила мои представления об этом мире, об этой жизни. Да, мы тогда абсолютно искренне осуждали эмигрантов из СССР, потому что считали нашу страну государством справедливости, государством, которое основывается на высокой моральности и уважении к человеку труда. Но у меня в ушах всегда звенели твои слова: «Не могу ходить по городу, где мой любимый идет под руку с другой женщиной». И я в душе благословила твою эмиграцию. И моя мама благословила. И я убеждена: тебе было легче уезжать из нашего города и пережить исключение из комсомола, зная, что ближайшая подруга тебя понимает. И ее мать, которая любила подругу дочери чуть ли не так же, как саму дочь, понимает тебя тоже.

Мы с мамой долго думали: неужели у тебя есть еврейская кровь, которая позволила вашей семье эмигрировать? Нет, ты не подумай, что от этого могло измениться мое отношение к тебе или к кому бы то ни было. Ты же помнишь нашу Берточку Мардер, как все мы ее любили, она, кстати, уехала в восемьдесят восьмом, часто бывает в Киеве. А что касается тебя, так Дмитро объяснил мне, что вы выехали не по еврейской, а по немецкой визе, кто-то там у вас из советских немцев. Я ничего не знала, что у тебя были какие-то немецкие корни. Ведь твой отец был участником Великой Отечественной! И опять же, хоть на определенном этапе мы ненавидели немцев, и это вполне понятно, даже тогда мы с мамой всегда повторяли: среди немцев были и Эрнст Тельман, и Эрнст Буш, и Йоханес Бехер!..

Аленочка, так мое письмо будет бесконечным, я попробую его писать, следуя тому плану, который очертили вопросы из твоего письма. Все они очень болезненны для меня, но это жизнь, моя жизнь, и что уж теперь тут поделаешь?