Без музыки

Мы обращаемся к воспоминаниям, когда прошлое оказывается значительнее настоящего. И тогда нам непременно хочется пережить, перечувствовать свои победы. Конфликт с моей первой женой был следствием невостребованности моих собственных чувств. Они все время оставлялись про запас. Чувства сходны по своей природе со всем живым, что окружает нас. Зерно, не брошенное в землю много лет, уже не способно взойти и продолжать жизнь. Чувства тоже утрачивают всхожесть. И разум, самый дерзкий и яркий, способен восполнить только разум, но никогда, никогда не даст урожая на ниве чувств.

Итак, я предпочел крайность, я молчал. Внешне в наших отношениях ничего не изменилось. Не стану скрывать: эта внешняя неизменчивость стоила немалых усилий. Разлад был внутри. Я понимал — идет разрушение, идет безостановочно. Настанет момент, когда пространство, замкнутая сфера души, именуемая «наши отношения», выгорит и ее надо будет извлечь из себя как израсходованную капсулу жизни. А пока там идет разрушение, процесс. Это разрушение плодоносит. Меняется мой характер, я обретаю несвойственные мне черты. И с утверждением моих знакомых я обязан согласиться — я мнителен. Они не знают всего — я еще и завистлив. Параллельно с той жизнью, в которой находился я: жил, работал, терпел неудачи, обретал радости, — существовала другая жизнь, другие взаимоотношения, рожденные моим воображением, моей мнительностью. Выдумывалась целая жизнь: мимолетная встреча, затем история отношений, цепь поступков. Частности перестали существовать как частности; каждая из них лишь дополняла общую, уже сложившуюся в сознании картину: «Нет дома, странно. На той неделе, в этот же день я точно так же дожидался ее в пустой квартире. Заехала в больницу к подруге, странно. Когда подруга была здорова, они, по-моему, не баловали друг друга встречами». И даже телефонный разговор, случись он в моем присутствии, заставлял меня нервно ходить по комнате, останавливаться у дверей, чтобы лучше слышать, о чем и с кем разговаривает жена. И о детях, о моих неродившихся и незачатых детях, я думал как о следствии чего-то непонятого мной, скрытого от меня. И многие истории из ее кишиневского прошлого уже не казались столь вымышленными и нереальными.

Я молчал, сохраняя видимость неизменности наших отношений. И если объяснялся, разуверял, доказывал, то только в воображенном, придуманном мной мире. Выстраивалась цепь событий, цепь знакомств. Я выбирал между ними наиболее подходящие для моей жены. Оказавшись в гостях, я мысленно выделял наиболее заметных хлыщеватых мужчин и тут же адресовал их своей жене. Я дополнял эти картины той вкрадчивой информацией, которой досаждали мне в нескончаемых телефонных разговорах. И через призму этой информации я разглядывал мир: домысливал, досочинял жестокую историю неверности моей жены.

А может быть, я уже принял то главное решение, согласуясь с которым и произнес бескомпромиссную фразу, уместившуюся в одном слове: «Пора!» И мне просто нужна была реабилитация моей жестокости, какой-то моральный взнос, который я делаю в ответ на заботу обо мне. Ведь кто-то же когда-нибудь спросит меня: а чем ответил ты? И вот тогда я изольюсь в своем страдании и расскажу о том, сколько мне пришлось услышать, как постоянно унижалось мое мужское достоинство, как я терпел и отметал как невозможное, как клевету слова о сомнительном моральном облике своей жены.

А может быть, мне попросту нужен был повод и я ухватился, нет, вцепился в представившуюся мне возможность? В таком случае молчание имело свои очевидные преимущества, оно раззадоривало моих преследователей, заставляло их наслаивать информацию, я узнавал достаточно, чтобы в решительный момент мой иск был весомее и мрачная тяжесть моих обвинений обрушилась на наши отношения.

Я оказался в точке пересечения двух стилей отношений. Мне нравилась забота обо мне. Частое упоминание, что я для нее как ребенок, за которым надо следить, который капризен и разборчив и которого ей вечно хочется прижать к своей груди и окутать материнским теплом. И о детях, О детях она говорила, как бы ссылаясь на мое присутствие в этом мире, на мою неприспособленность к практической жизни.

— Что ж дети, — говорила она. — Пусть дети, но как ты смиришься с их конкуренцией? Сегодня я отдаю свою любовь только тебе, завтра я ее вынуждена буду разделить между тобой и…

Мужчинам нравится, когда о них заботятся, как о детях, но им претит, когда их считают детьми.

Я дал свое согласие на такое толкование жизни. Я просто не знал, что человеческому общению противопоказана однажды выбранная и неизменная впредь формула отношений. Там посмотрим, думал я, а пока удобно, уютно, спокойно.

Сначала мой инфантилизм был придуман ею. Этому есть объяснение. Женщина, не уверенная в своих силах, но страстно желающая казаться сильной, легче утверждается рядом со слабым.