— В прямом — иметь внушительную прибавку к основному заработку.
— А если конкретнее.
— Можно и конкретнее. Ты у нас человек культурный, и поэтому я не задаю тебе прозаического вопроса, знаешь ли ты, что такое шабашники. Знаешь, конечно. Кто нынче об этом не знает! Так вот, предлагается альянс. Некто Ирчанов собирает бригаду будущего. Двадцать семь человек, из них шестнадцать кандидатов наук. Простор для инициативы безграничный. Строим школы, скотные дворы, котельные, даже дороги асфальтируем. И все сами. Итог благоприятный, как минимум два куса на брата. Если повезет и будем очень стараться — до трех.
— Ну и стройте себе на здоровье. Я не могу, я женюсь.
— Женишься?! — По интонации я догадываюсь, что Ребров ошеломлен моим ответом. — Слушай, а ты молодец! Нет, каков, а? Ты хоть знаешь, что о тебе говорят? Подавлен, убит, в отчаянии. Крушение всех надежд. Перестал существовать как ученый. И уж совсем сумасбродное — готов решиться на крайний шаг. Такое услышишь — впереди собственного визга побежишь: спасать, сочувствовать, схватить за руку. Я-то, болван, поверил. Под общий стон подстроился. Слезу на пепелище пролить. А тут всех страданий на два с минусом. Женится человек! Нет, Строков, ты штучка с секретом.
Я слушал болтовню Реброва и, хотя уже сказал «нет», возвращался мысленно к его предложению. Идея уехать еще вчера существовала как нечто абстрактное: хорошо бы уехать. Но куда, зачем, как объяснить свой отъезд, это оставалось достаточной загадкой и для меня самого. Прими я предложение Реброва, и отъезд обретал осмысленную цель. Конечно, я никогда бы не рискнул сказать Вере всей правды. В том, что человек ехал зарабатывать деньги, используя для этой цели положенный ему отпуск, ничего предосудительного не было. Однако не следует забывать: наши отношения с женщиной есть вечное подтверждение однажды заявленного образа, притягательная сила которого заставила ее остановиться и посчитать свой выбор состоявшимся. И все наши поступки, наши движения, логика рассуждений должны выдавать в нас человека, которого привыкли считать таким, более того, возможно, за эти противоречивые качества нас полюбили. Нет, отчего же, меняйтесь, попробуйте сверкнуть ранее скрытыми гранями, но ни в коем случае не потеряйте образ вашего первого выхода. Отвыкать труднее, чем привыкать.
Впрочем, это уже дело техники. Почему я должен обязательно говорить, что еду с шабашниками? Я мог бы уехать в экспедицию. Ученый уезжает в экспедицию. Все как положено, все на своих местах. Престижно, и всякая деталь подтверждает главную мысль: поехал, чтобы прибавить в своем основном значении, наработать на ранее заявленный образ. Ну а неудачи и беды, не век же их пережидать. Да и всех неудач она и знать не может.
Спросил, надолго ли альянс. Ребров тотчас отреагировал, сказал, что все люди подневольные, все при службе. Срок каникулярный — два месяца. Еще я спросил про свою пригодность. Ребров сказал, что вопрос закономерный, пригодность у всех примерно одинаковая: «Где не сладят руки, додумает голова. Однако профессиональный навык необходим. Тебя, Игорек, — утешил Ребров, — я заявил как каменщика. Для начала посидишь на растворе, на подноске. Будешь работать со мной в паре», — успокоил меня Ребров, считая, наверное, что тем самым аттестовал меня лучшим образом. «В паре с Ребровым, — подумал я, — это хорошо. Но я-то в прошлом работал каменщиком, а вот работал ли им Ребров?»
Я не стал больше донимать Реброва расспросами, сказал, что согласен. Его обрадовала перемена в моем настроении. И когда я предупредил, что для Веры моя поездка должна считаться экспедиционным выездом, его смех, раскатистый, громкий, буквально оглушил меня. Звук вибрировал, было такое впечатление, что тебя бьют по ушам.
— Как прикажешь! — гремел голос Реброва. — Могу засвидетельствовать, что ты отбыл на коронацию королевы Дании!
Я зажмурил глаза, так неприятна была вибрация звука.
— Нет, — говорю. — Дания — это лишнее. И учти, всякие хохмы в силу их очевидной глупости и нереальности вызывают подозрения. Скажешь как есть — едем в экспедицию.
Ребров не стал возражать, предупредил, что на послезавтра назначен общий сбор, на том мы и расстались.