Без наставника

— Нет, по письменному у него тройка с огромной натяжкой, и то если смотреть сквозь пальцы, а в устных ответах, кроме глупых острот, из него ничего не вытянешь — во всяком случае, на моих уроках!

— Но по математике у него твердая четверка, — сказал Криспенховен. — Это как-то компенсирует отставание по немецкому, и он пройдет.

Д-р Немитц поднял брови.

— При условии, что он не схватит единицу!

Криспенховен снова перелистал журнал.

— По другим предметам у него все обстоит благополучно.

— Как он у тебя, Вилли?

Нонненрот сложил иллюстрированный журнал и сунул в карман пиджака.

— Кто?

— Курафейский.

— Его что, надо срезать?

Д-р Немитц заклинающе поднял обе руки.

— У меня он получил единицу.

— Ну, если у него по немецкому единица, на нем можно крест ставить.

— Коллега Криспенховен вывел ему по математике четверку.

— Я считаю, что мы не можем дать аттестат зрелости юноше, у которого плохие отметки по родному языку, — вмешался Хюбенталь.

— Почему ты хочешь утопить Курафейского? — спросил Нонненрот, прикрыв рот рукой так, чтобы не слышали другие.

— Приказ шефа, — ответил д-р Немитц, не пошевелив губами.

И тут же сказал громко:

— По твоему предмету у него тенденция к удовлетворительной оценке или к неуду?

— У него вообще нет никаких тенденций, — сказал Нонненрот. — Он сидит весь урок и глазеет на меня, будто я дева Мария.

— Странная манера, — сказал Хюбенталь.

— Ну, я потом еще загляну в шестой «Б», — сказал Нонненрот. — Надо всыпать как следует этому пилоту без самолета. А как насчет Гукке?

— Двойка по немецкому.

— И по английскому.

— География то же самое.

— И по физике, — сказал Криспенховен. — Стало быть, безнадежно. А Шанко?

— Этот мошенник не лишен способностей.

— Да, но каких, — сказал Хюбенталь. — Он к двадцати уже будет отцом.

— В который раз? — спросил Нонненрот.

— И ленив же парень. Если бы лень причиняла боль, он бы ревел день и ночь.

— Двойка по английскому у него уже три года.

— А еще есть двойки?

— Как у него обстоит дело с историей, уважаемый коллега?

— Я еще не решил, — сказал Грёневольд.

— Ну, знаете ли, — сказал Нонненрот. — За три недели до педсовета каждый знает, на каком он свете.

— С троими учениками пока не ясно.

— И кто это?

— Шанко, Затемин и Рулль.

— Все между двойкой и тройкой?

— Нет, между четверкой и тройкой.

— Этот Рулль — для меня загадка, — сказал Харрах.

— Для меня тоже.

— Почему? — спросил Криспенховен.

Нонненрот схватился за голову.

— Знаете, что он такое? Никакая он не загадка: он коварный тип. Он нас водит за нос со страшной силой, и большинство этого даже не понимает.

— У меня нет другого такого ученика, который задавал бы столь серьезные вопросы, — сказал Грёневольд.

— Да, спрашивать — это он умеет. От его вопросов мозги плавятся, — сказал Хюбенталь. — Но было бы наивно предполагать, что это искренний интерес, господин коллега. Парень хочет сорвать занятия, больше ничего.

— И привлечь к себе внимание.

— Совершенно точно. От него никакого проку — даже на фарш не годится.

— Удивляюсь, что вы сделали старостой класса именно Рулля, господин Криспенховен, — сказал д-р Немитц.

— Его выбрал класс.

— Выбрал? Такой чепухи я у себя в классе вообще не допускаю, — сказал Хюбенталь.

— Made in USA^[121].

— Мировая держава номер один — по юношеской преступности.

— Рулль вот уже несколько недель погружен в раздумья, — сказал Криспенховен.

— Раздумья? Он просто онанизмом занимается, до умопомрачения, — уточнил Нонненрот. — Пора! Еще урок, детки, и папаша на один день ближе к вожделенной пенсии.

— Завидую, — вздохнул Харрах.

— Зависть всегда была вашей сильнейшей слабостью, — сказал Нонненрот.

Криспенховен взял свой портфель и пошел на урок.