Без наставника

— Оно мне показалось дико смешным! Большинство выискивает стишки такого сорта. Но Немитц хочет, чтобы мы относились к этому чертовски серьезно. Мне кажется, это совсем неправильно. Но класс теперь делает все, что хочет Немитц. Большинство потому, что не могут позволить себе роскошь иметь кол. Некоторые потому, что думают, раз их родичи дома не очень-то современны, то им положено быть современными вдвойне. А знают в этом толк от силы двое-трое.

— Ты не в их числе?

— Нет, чтоб я сдох. Извините. Стихи, которые мы учили там, мне, правда, тоже не нравились.

Кто открыл Колумбово яйцо?

Конечно, партия, а не одно лицо, —

и так далее, но это хоть было понятно!

— Вы еще должны делать доклады до педсовета?

— На каждом уроке кто-нибудь должен выступить с докладом.

— Ну, вызовись как-нибудь сам.

— Сам?

— Ты понимаешь, о чем я говорю.

— Если доктор Немитц решил выставить мне двойку, он меня больше не вызовет. Это все знают.

— И все-таки попробуй. На каждом уроке проси тебя вызывать. И готовься к урокам немецкого по крайней мере в три раза лучше, чем к математике, понял?

— Да, но…

— И главное, изволь вести себя по отношению к доктору Немитцу, как…

— Как Адлум.

— Хорошо: как Адлум.

— Вы думаете, это мне поможет?

— Я поговорю с доктором Немитцем. А теперь иди во двор. Осталось всего несколько минут.

— Что он сказал? — спросил Шанко, который поджидал Курафейского на лестнице.

— Хочет поговорить с Пижоном.

— Обо мне что-нибудь говорил?

— Нет.

— Если тебя завалят, останешься на второй год?

— Ни в коем случае!

— Я тоже нет. Лучше смоюсь. Давай вместе?

— Куда?

— В Восточную зону.

— Так ведь я только оттуда!

— Ну и как?

— Дрянь! — сказал Курафейский.

К ним подошли Затемин и Рулль.

— Сходи сам к Пижону, — посоветовал Затемин.

— Да ты что, мой брат из четвертого ходил к нему, чтобы узнать, за что Пижон ему записал в журнал замечание. Пижон ему сперва хорошенько дал по морде, а потом весело сказал: «Ну, так что ты хотел узнать?»

— Что бы ты сделал в таком случае? — спросил Затемин.

— Дал бы сдачи!

— Бросьте, это же чепуха на постном масле, — возмущенно сказал Рулль. — Каждому из нас в отдельности они могут съездить по морде, а если мы возьмемся все вместе…

— Все вместе? — сказал Затемин. — Вы?

К ним подошел Нусбаум.

— Знаете анекдот про Адольфа и русского комиссара? — спросил он.

— Куда нам, — сказал Шанко.

— Апрель сорок пятого. Адольф сидит в разбомбленной рейхсканцелярии. Входит русский комиссар, поднимает пистолет и говорит: «Адольф Гитлер — война капут!» Адольф вскакивает и орет: «Товарищ комиссар, секретный приказ 2041889 выполнен: Германия полностью разрушена! Почва для коммунизма подготовлена!»

— Неплохо, — сказал Затемин. — Взамен я тебе расскажу другой… На небе тайно вывешивают красный флаг. Начинается облава. Иосиф, плотник, говорит: «Это я сделал. Я коммунист!» Ну, тут компартию небесную, конечно, запретили, Иосифа выгнали. Иосиф и говорит: «Мария, возьми парнишку, а теперь посмотрим, господа, кто спасет мир!»

— По-моему, оба анекдота — барахло, — сказал Рулль. — Впрочем, может, и не барахло, но дерьмо определенно!

Криспенховен вернулся в учительскую и стал искать Грёневольда. Тот ушел на урок.

— Вы уже имели честь приветствовать нового коллегу — только что, после четвертого урока? — спросил Годелунд.

— Нет.

— Создается впечатление, что он намерен представиться только начальству.

— Он уже здесь?

— Говорят, — сказал Годелунд.

— Видимо, он еще в кабинете директора.

— Наверняка.

Годелунд поспешно вышел. Криспенховен вдруг почувствовал себя слишком усталым, чтобы вникнуть в суть этих разговоров. Впрочем, за двенадцать лет, что он здесь работал, это ему так ни разу и не удалось. Он взял листок бумаги и начертил структурную формулу бензольной группы.

— Комик при небесной канцелярии забыл сегодня утром про свой размоченный чернослив! — сказал Нонненрот, проходя мимо Криспенховена.