Без наставника

— Понятия не имею. И нисколько не интересуюсь. Спросите коллегу Немитца. Ведь он у нас дока по части этой современной дребедени.

— Я думаю, вы путаете Руо с кем-то еще, — усомнился Куддевёрде. — Фарвик из шестого «Б» принес мне несколько репродукций. Мне они показались совсем неплохими.

— Ну, конечно, Фарвик, кто же еще. Лучше бы этот заумный питомец муз подучил биологию. Путает хромосомы с гонококками.

Звонок возвестил конец пятиминутной перемены. Годелунд аккуратно уложил в портфель библию, учебник и свои записи и направился в класс. Спор о Руо тем временем продолжался.

В коридоре стояли Кнеч и Криспенховен и смотрели, как Хюбенталь рисует на запотевшем стекле схему атомного реактора.

— Прихватите меня с собой, дорогой коллега! — воскликнул Хюбенталь, когда Годелунд, сдержанно улыбаясь, мелкими шажками прошел мимо них по коридору. — «И мой путь ведет в катакомбы!» Физика в шестом «Б».

Годелунд слегка замедлил шаг, пока Хюбенталь не поравнялся с ним.

— Доброе утро! — Он вяло ответил на пожатие Хюбенталя. — Мне в четвертый «Б». Был бы рад узнать, что вы хорошо провели воскресенье.

— Спасибо! Провел, как обычно. Опять ездил с мамой до зональной границы. Новый «190 Д» покрывает это расстояние за какой-нибудь час. А расстояние немалое — километров сто двадцать.

— Сигарета есть?

— Старик, подожди хоть до большой перемены!

— Во дворе, что ли, дымить!

— Можно пойти в сортир!

— Да брось! Давай!

— Бери, так и быть. Тут всего две. Одну оставь мне!

— Наверх пойдешь?

— Bon[5]. Трепло, Пигаль и Бэби уже там.

Мицкат и Шанко стремглав промчались по свежевыкрашенному коридору, состроив гримасы Харраху — тот был дежурным учителем и стоял у окна, к ним спиной. Мицкат извлек из кармана ключ, открыл дверь на чердак, запер ее за собой. Они медленно взобрались по неосвещенной чердачной лестнице.

— Пароль, товарищи?

Голоса стоявших наверху гудели, как саксофоны.

— Ротхендле!

— Добро пожаловать, товарищи! Милости просим в курилку славного шестого «Б»!

Мицкат и Шанко подсели к остальным на цементный пол возле батареи и закурили.

— «Ротхендле» — сигарета работяг! — сказал Петри и опустил глаза на свои бейсбольные ботинки.

— А также снобов.

— «Ротхендле» — ладан для Федеративной республики!

— «Ротхендле» — курево униженных и оскорбленных.

— И бродяг.

— И маленького человека.

— Трепло, ты острил и получше!

— Да перестаньте вы, — заворчал Адлум. — Еще рано состязаться в остроумии. Кроме того, скоро будет звонок.

— Но помочиться-то человек имеет право!

Затяжки становились глубже и чаще. Под низкой шиферной кровлей висел дым.

— Рохля сегодня опять был как вяленая рыба, — сказал Нусбаум и зевнул во весь рот.

— Анти здорово его поддел!

— Анти? Ну, где ему.

— Зато он так считает.

— Страшно интересно.

— Во всяком случае, Рохля — набожный болван, — сказал Шанко.

— Старик, закон божий — это ведь горький хлеб.

— Рохля делает, что может. А может он мало.

Муль встал и носком ботинка погасил свой окурок.

— Церковь — величайший театр мира, — с важностью сказал он.

— Ерунда на постном масле!

— Слушай, в воскресенье мне пришлось-таки с моей мамашей податься в храм. Причастие и тому подобные штучки. Думаешь, хоть кто-нибудь следил за службой? Кроме меня, ни один человек. Остальные набожно клевали носом или глазели на баб. Противно вспомнить! Я ловил каждое слово священника. Ведь удовольствие-то дешевое. Лекция с музыкой да еще глоток вина в придачу — и все задаром. И все-таки это халтура. В этой лавочке сам преподобный отец не верит в то, что он нам преподносит. Кому нужна теперь вся эта белиберда — голуби с изречениями в клюве и тому подобное? Наши братья на Востоке тоже еще не отделались от этого, разве что…

— Заткнись, Трепло, ты в этом ни черта не смыслишь!

— Но вы-то, католики! У вас ведь прямой провод к самому небесному боссу.

— В таком тоне я с тобой разговаривать не буду.

— Демократия! У нас демократия. Дай ему высказаться.

— Пий, старина, не строй из себя дурака! Подумай хоть пять минут обо всем этом цирке — и ты сам потащишь свой нимб к старьевщику! Неужели ты можешь всерьез сказать, что в наше время найдется человек — если только башка у него не набита опилками, — который еще способен верить в святого духа и в эту вашу деву Марию? Известно ведь, что ее обрюхатил какой-то GI[6]. Римский легионер по имени… ну, как его?.. Пант… Забыл! Завтра я тебе скажу точно.

— Меня это не интересует, — сказал Клаусен, пытаясь в потемках разглядеть время на своих наручных часах. — Ты свинья, Трепло, и потому для тебя весь мир — сплошной свинарник.

— Бросьте вы эту вашу позднехристианскую дискуссию. По-моему, гораздо важнее вот что: кто из вас слушал вчера радио Восточной зоны? — спросил Затемни.

— Брехунец? Еще чего! Лучше уж списывать сортирные стишки.

— А тебе не вредно бы разок послушать, товарищ. Сэкономишь деньги на репетитора по истории Германии!

— Интересно, что за песенку крутят теперь наши восточные братья на своей пропагандистской шарманке?

— Все ту же, красную.

— Там показывают неплохую передвижную выставку, уважаемые господа справа! Хорошенькие документики по делу Глобке и К°.

— Старые басни!