Без названия

Наташа выскочила из зала. Дверь большого фойе была заперта на расшатанный, отвисший шпингалет, который слегка держался на единственном шурупе. Наташа навалилась плечом на дверь, она не помнила себя, и все мелькало перед ней. Шпингалет, звякнув, отскочил на паркет фойе, распахнулась дверь настежь.

— Обалдела, сволочь! — где-то растаял позади Наташи возмущенный голос контролерши, но Наташа уже стояла у двери, у закрытой двери в директорский кабинет. Вспыхивали ее торопливые размышления: «Божив, — думала Наташа, директором же работает Божив!..»

Теперь всем телом Наташа навалилась на кабинетную дверь, — от неожиданности она чуть не свалилась с ног на пол, потому что дверь свободно распахнулась:

— Юра?! — еле удержавшись на месте, сделав один шаг в кабинет для равновесия, воскликнула Наташа.

За рабочим столом в кабинете сидел Божив.

— Наташа? — удивился он. — Что-то случилось? Откуда ты взялась?

Наташа стояла и смотрела в лицо Боживу ничего не соображая.

— А где Сережа? — спросила она.

В свою очередь Божив задумался, даже насторожился.

— Но… он… спит… — в заботливом, сдерживаемом спокойствии проговорил он и встал из-за стола.

— Спит, — словно припоминая, сказала Наташа, — да… конечно же… Сережа спит… извини меня, Юра, я плохо себя чувствую, — извинилась Наташа и решительно зашагала прочь от директорского кабинета, прочь из кинотеатра.

Но только Наташа сделала шаг, первый шаг на площадку перед ступеньками у выхода из кинотеатра, как у нее закружилась голова, все ее тело стало невесомым, и яркий свет ударил в глаза, и Наташа закрыла их, она словно куда-то проваливалась, но яркий свет продолжал видеться, и где-то вдали промелькнуло что-то серебристое и знакомое…

— Наташенька, доченька, что с тобой? — беспокоилась возле Наташи Надежда Михайловна, когда Наташа снова открыла глаза и огляделась по сторонам.

Не сразу она поняла, что находится у себя дома, на кухне, в квартире своего любимого Сережи Истины.

— А где я была? — спросила Наташа, обращаясь к Сережиной маме, Надежде Михайловне.

— Ты была дома, — удивилась Надежда Михайловна, — но тебе стало плохо, ничего, это бывает, я едва успела удержать тебя и усадить на стул.

— А раньше? — снова спросила Наташа.

— Ну, — призадумалась Надежда Михайловна, — еще раньше ты приехала, в смысле пришла, из роддома, — вы с Юрой навещали Вику.

— Да, я вспомнила, — оправляясь и приходя в себя, проговорила Наташа.

— Это у тебя, Наташа, оттого, что ты мало на свежем воздухе бываешь, — заботливо укорила Надежда Михайловна свою невестку.

И тут раздался телефонный звонок, телефонный аппарат стоял и на кухне, на холодильнике, Наташа потянулась рукою к нему, а в это время, когда звучал телефонный звонок, Сережина мама выходила из кухни в прихожую.

— Я сама возьму трубку, — сказала она и не замедлила подойти к другому телефону в прихожей. — Алло, — послышался ее голос, — да, она дома… странно… да нет же, дома… давно это было?… Невероятно… хорошо… до вечера, Юра.

БОЖЬЯ МАТЬ

Вечером, после работы, перед тем как зайти, как и договаривались, к Надежде Михайловне в гости, Божив решил посетить храм.

Юре было не по себе, хотя он и привык, уже начинал осваиваться с подобными необъяснимостями, но все равно неожиданность каждой новой встречи с ними заставила даже его настороженность врасплох.

Вот и теперь, после сегодняшнего Наташиного появления в кинотеатре и одновременного ее же нахождения у себя дома, Юра опять разволновался. Тут же ему припомнился и разговор, его разговор с Наташей по дороге к Вике в роддом, и опять же сегодня!

У самых ворот храма стоял человек, позади него стул с растрепанной и замусоленной спинкой, прислоненный вплотную к церковной изгороди. Человек опирался на костыли, обеих ног у него не было, вместо них из-под коротких брюк на асфальте стояли две заостренные деревяшки протезов с разорванными резиновыми наконечниками. В одной руке человек держал протянутую кепку. Когда Божив приблизился к нему, он ужаснулся про себя: вся поверхность тела человека, не прикрытого одеждой: руки, шея, лицо — была покрыта гнойными струпьями. Омерзение и жалость, желание помочь и отвергнуть, остановиться и пройти мимо, — и от этого Божив в нерешительности замедлил шаг.

— Помоги мне, — слюняво произнес человек, нашаривший шатким взглядом Юру.

Божив полез в карман и достал оттуда рубль, положил эту бумажку в кепку, протянутую кепку человека.

— Положи… мне в карман, — сказал человек, обращаясь к Боживу.

И Юра, с внутренним отвращением все-таки, но положил невпопад, не сразу, но засунул деньги в едва отщеленный карман обтрепанной дерматиновой куртки этого калеки, рукава у куртки были некогда оторваны, и в душе ему стало гадко за свои пальцы, выполнившие это.

— Помоги мне, — опять заговорил человек.

— Чем помочь? — спросил Юра.

— Помоги мне… присесть… на стул… — будто выкорчевывая слова из глотки, прикусывая свой непослушный язык, сказал калека.