Без объявления войны

Чего же у нас не хватает?» — Член Военного совета, высоко подняв руку, помахал листками приказа. — Это, товарищи, вопрос из вопросов, основа всей нашей дальнейшей политической работы.

«Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.

Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должпо являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования».

Крайнюков свернул листки. Нужно выстоять, отразить натиск врага, а потом перейти в наступление, чтобы разгромить его. Долго стояли молча, потрясенные прямотой и суровой правдой приказа. Каждый думал о страшной опасности, нависшей над Родиной. Все сводилось к одному: победа или смерть. 

19

Хутор Вилтов на песчаных взгорьях. Серые, словно пыльная полынь, давно сложенные из бревен казачьи избы, по местному — курени, смотрят окнами на запад, на пойму Дона. Под крутым спуском шумливый ручей перекатывает по дну мелкие камешки, моет узловатые корни мшистых дубов. Под ними посреди дороги стоят с распахнутыми люками два наших горелых танка. Вдоль дороги до самого низкого деревянного моста цепь бомбовых воронок, наполовину наполненных мутной водой. На хуторе расположились тылы 23-й Харьковской орденоносной дивизии. Думал встретить в ней земляков, но увы... Дивизия прошла тернистый боевой путь... Дмитрий Рассохин познакомился с новыми комсоргами, а мне — корреспонденту — делать в полках нечего: они недавно пришли на Дон. Поездка в 23-ю дивизию казалась мне неудачной. Ухлопал три дня и — ни строчки. А тут еще донимает проклятая «рама». Появляется над хутором, как по расписанию, через каждые два-три часа. Сбросит бомбу и пойдет громыхать вдоль шляха до станции Иловля. Последняя бомбежка принесла нашей хозяйке, старой казачке, беду. Стена в коровнике дала трещину и осела. Две внучки, подоткнув юбки, взялись месить глину с навозом, чтобы привести коровник в порядок. А тут снова гудит неугомонная «рама», но молодые казачки, пока не свистит бомба, продолжают свою работу. Связисты тянут красноватую жилку трофейного провода, искоса поглядывают на вражеский самолет, но больше на забрызганные глиной, в золотых пятнышках соломы стройные ноги молодых казачек. Вдруг связисты бросают под плетень катушки с проводами и выбегают на шлях:

— Максим!

— С возвращением! Привет, Максим!

В окружении связистов из-за высоких подсолнухов появляется улыбчивый широкоскулый паренек с глазами цвета спелой вишни. Он одет в новенькую красноармейскую форму, и вместо винтовки в его руках балалайка.

Вначале мы с Рассохиным подумали, что бойцы так тепло встретили какого-то знакомого им артиста из фронтового ансамбля или дивизионной самодеятельности. Но вскоре узнали, что они радовались возвращению из госпиталя снайпера, старшего сержанта Максима Пассара. В лесах под Старой Руссой он истребил восемьдесят пять гитлеровцев.

Батальонный комиссар Рассохин, зазвав Пассара в хату, спросил?

— Ты комсомолец?

Пассар, достав из кармана гимнастерки комсомольский билет, подал его Рассохину.

— Смотри, какой молодец, даже в госпитале за август взносы уплатил, дисциплинированный, — похвалил Рассохин.

— Почти два месяца в Саратове лечился. — Максим, засучив рукав, показал зажившую рану. — У меня в лесу под Старой Руссой поединок был с немецким снайпером. Опытный попался. Долго мы друг за другом охотились. Я все никак не мог его обнаружить. Он хорошо маскировался. И вот однажды сижу на дереве, всматриваюсь в листву. Нет нигде моего противника, а чувствую — следит за мной. И вдруг заметил белое пятнышко, свежую зарубку на коре. Кто-то срубил деревцо и приставил к дубу, чтобы листва погуще была. Глянул вверх — снайпер сидит. И случилось так, что он меня тоже увидел. Мы одновременно выстрелили. И в тот же момент свалились с деревьев. Я был ранен в руку. Он убит. Командир полка полковник Сиваков вместе с комиссаром подполковником Кривичем письмо начальнику госпиталя написали. И тот снова направил меня в родной полк.

— А как ты снайпером стал?

— Нанаец в тайге с детства охотник. У него меткая пуля.

— Ты кого-нибудь научил меткой стрельбе?

— Научил младшего лейтенанта Фролова и сержанта Карелина. А еще в нашем полку есть хорошие снайперы: Боян, Салбиев и Лякер.

— Ты музыкант... С балалайкой не расстаешься.

— Люблю песни. Самая любимая — «Славное море, священный Байкал». И пословицы люблю, особенно нанайские.

— А какая самая любимая?

— Могу сказать. По-русски это будет так: как ни прячутся в камышах лягушки, а когда Амур ударит в берег волной, все равно они повыпрыгивают. — Пассар, положив на стол балалайку, глянул в окно. — Пусть Дон ударит в берег волной так, чтобы все гитлеровцы из окопов повылетали.