Без очереди в рай

Понятно, настроение было у меня отнюдь не жизнерадостным. Ни думать, ни гадать мне больше не хотелось, подозрения, подспудно переросшие в уверенность, мутной тяжестью лежали на душе. И вообще — не по себе мне было…

Случаются такие ситуации, когда ты вопреки рассудку чувствуешь: всё, что бы ты ни делала, получится неправильно, ошибочно, не так. Я механически давила на акселератор, стрелка на спидометре всё больше отходила вправо. Ощущение неправильности только нарастало. Почему-то мне казалось, я должна спешить — но сердцем чуяла, что я не успевала. Точнее не умею объяснить.

По какому-то наитию машину я не стала загонять во двор, бросила ее на улице, прямо у парадной. Возможно, впрочем же, наитие тут было ни при чем, а просто — в спешке получилось так, в растрепанном сознании…

Не суть.

Я всё же опоздала.

Дурная бесконечность, скверный сон… Дверь в квартиру оказалась приоткрытой, на непривычно темную площадку изнутри пробивалась тонкая полоска света. Не раздумывая, для чего-то задержав дыхание, как перед прыжком в ледяную воду, я юркнула в прихожую. Замерла, перевела дыхание, прислушалась. Как будто никого…

Следов взлома на двери я не заметила. Сочтя, что надо бы себя обезопасить со спины, я заперла замок, поставила его на стопор. Теперь снаружи было не открыть, желающим зайти на огонек без разрешения дверь придется взламывать. Зато и я теперь в ловушке — изнутри.

Ощущения постороннего присутствия в квартире вроде не было.

Я наконец решилась:

— Тетя Лиза, где вы?

Тишина.

— Елизавета Федоровна?!

Та же тишина. Пустая тишина такая, нехорошая.

— Есть в доме кто живой?!

Свет горел в прихожей, в зале, в нарчаковской комнате. Я осторожно заглянула к ней:

— Елизавета Федоровна, вы…

Живых в квартире не было.

Она лежала на полу. Лежала неестественно, как сломанная кукла. Не нужно было быть врачом, чтобы сразу же, с порога, осознать, что она убита. Подойдя, я опустилась рядом с ней на корточки, ради-для очистки совести попробовала пульс. Мертва она была бесповоротно, окончательно. Я разглядела минимум три пулевых ранения: в грудь, в живот и в голову. Последний выстрел был контрольным, надо полагать. Как ни странно, но лицо Елизаветы Федоровны он не обезобразил. По меньшей мере еще одна пуля угодила в застекленный книжный шкаф — на полу за телом тети Лизы рассыпались осколки. Больше разрушений я так сразу не заметила. Крови натекло не слишком много.

Поблизости от трупа Нарчаковой на полу валялся пистолет. В некотором помутнении сознания я подняла оружие. Вяло спохватилась: что же я наделала, ведь — отпечатки пальцев, то да сё… а если это из него стреляли в тетю Лизу? По-моему, меня слегка трясло… не помню, честно говоря, настаивать не стану. Я постояла несколько секунд в прострации, зачем-то попыталась было рукоятку «пушки» протереть — и наконец-то вроде бы очухалась.

Нужно было что-то делать. Вызывать милицию? Положено… впрочем, нет, пока повременим. Для начала я должна была сама понять, что здесь произошло.

Попробуем.

Во-первых, пистолет. Я поднесла ствол к носу. Чувствовался запах пороха — сомневаться не приходится, совсем недавно из него стреляли. Модель была мне незнакома, что неудивительно: раньше из таких приспособлений ничего, кроме «макарова», в руках я не держала. Это было более компактное оружие, не новое на вид, воронение местами вытерлось от времени. Я пригляделась к пистолету повнимательнее. Вот те раз — германское клеймо, времен Отечественной, как я понимаю. Трофей? Возможно. То есть… если так, это несколько меняет композицию.

С оружием я обращаться кое-как умею — не стоит забывать, я родом из СССР. В старших классах НВП тогда преподавали основательно, тем более наш школьный военрук был фанатом своего предмета. Вот и пригодились мне негаданно те навыки.

Посмотрим, что к чему. Затвор, предохранитель… так… обойма вынимается таким манером… ясненько. Обойма непривычная, рассчитана на семь патронов, осталось в ней четыре — плюс один в стволе. Итого: стреляли дважды, судя по всему, никак не в Нарчакову, м-м… да, именно, как раз наоборот. Где, кстати, гильзы? Рядом, под столом, и аккурат две штуки. С этим в первом приближении разобрались.

Со щелчком вернув обойму в рукоять, я поставила предохранитель на небоевое положение и в задумчивости прибрала оружие в карман. А и правильно, уж раз такие танцы, пускай при мне побудет, под рукой. Оно спокойнее.