— Нет, вы не думайте, мне ваши поползновения, между прочим, очень даже понятны! Мы ведь тоже… Мы сюда из маленького городка приехали, Дениска тогда еще и в школу не ходил. Квартиру там продали, здесь комнату в коммуналке купили. Муж у меня очень долго в мелких чиновниках сидел, никаких перспектив не было… Господи, да как мы только не изворачивались, чтобы ему движение по карьерной лестнице организовать! Все эти обеды в ресторанах для нужных людей, дорогие подарки к праздникам… Годы ведь жизни на это положены, годы! Причем лучшие годы! Вы знаете, сколько надо на лапу дать, чтобы заполучить хоть какое-то мало-мальски приличное место? А как нам квартира в элитном доме досталась, вам рассказать? Я, помню, колготки себе боялась купить, все время в брюках ходила, чтобы лишнюю копейку сэкономить! Я уж не говорю о взятках…
— На взятки, что ли, экономили-то? — вдруг вырвалось у Лины нервно-насмешливо.
— Да! Да, если хотите! Именно так! У самой колготок нет, а я мужу — костюм за тысячу долларов, чтобы выглядел прилично! А в карман пиджака — конвертик с деньгами! Я столько лет впроголодь жила, одними только мечтами о хорошей жизни… Даже не для себя, для сына скорее… А теперь — что? После всего этого я должна раскрыть объятия вашей нищей дочери? Пустить ее в свой устроенный комфортный мир? Поделиться нажитым состоянием? Да окститесь, женщина! Я что, похожа на сумасшедшую?
— Ой… А ведь и впрямь — похожи… — вдруг сами собой родились в голове Лины нужные слова. — То-то я думаю, чего это меня сковало всю, когда вы сюда вошли? Энергия сумасшествия — она, знаете ли, заразительна. И потому уходите, женщина, прошу вас. Мы с дочерью нисколько не будем огорчены вашим уходом. Одно только обстоятельство в этой истории удручает — любовь жалко. Любовь вашего сына и моей дочери…
— Ах, вас обстоятельство удручает? — скривила лицо мать Дениса. — Надо же, слово-то какое хорошее придумали — удручает… Еще и любовь сюда приплели. Красиво звучит, конечно. Любовь, надо же…
— А вы что, никогда раньше этого слова не слышали?
— Ну почему же не слышала? Я тоже иногда мыльные сериалы по телевизору смотрю. Иногда и всплакну от умиления, не без этого. Там тоже, знаете, бывает любви жалко. То есть… удручает. Но чтобы в реальную жизнь все эти страсти переносить… Это же даже не смешно, честное слово! А с вашей стороны — глупо и бездарно. Надули себе воздушный шарик, чтобы взлететь да протянуть руки к чужому состоянию, дураков нашли? Отчего ж ваша дочь в слесаря не влюбилась, интересно?
— А отчего ваш сын не влюбился в принцессу государства Монако, к примеру? — поинтересовалась Лина. — Вы этим вопросом не задавались?
Незваная гостья растерялась.
— Мам, не надо… Прекрати, мам… Пусть она уйдет… Выгони ее, мам!
Голосок Жени от двери пропищал таким скорбным отчаянием, что обе женщины дружно повернули к ней головы. По-разному, конечно, повернули. Лина — с испугом, гостья — с возмущением. Женька стояла, прижав кулачки ко рту и широко распахнув глаза, тряслась мелкой дрожью, как в лихорадке.
— Женечка, успокойся, что ты…
Лину будто ветром с дивана снесло, она бросилась к дочке, обхватила руками, прижала изо всех сил к себе, пытаясь отгородить от чужой злобности. Нет, как это она взяла и увлеклась глупейшим диалогом и совсем про Женькино присутствие в комнате забыла?
— Пусть она уйдет, мам… Выгони ее, пожалуйста! — трясясь в ее руках, снова проговорила Женька сквозь дробное клацанье зубов.
— Вот! Вот, пожалуйста, полюбуйтесь! — резко вскинула гостья в сторону Женьки руку. — Что это значит — выгони? Что это за маргинальное воспитание? И попробуйте мне сказать после этого, что я не права! А еще туда же — любовь какую-то приплели…
— Вы бы, уважаемая, для начала на собственное воспитание внимание обратили, оно у вас, если сказать мягко, далеко не аристократическое, — с удовольствием ощутила Лина долгожданный металл в своем голосе, — ворвались в чужой дом с криками, руками машете… А мы с дочерью, между прочим, в гости вас не приглашали. И не надо мою дочь оскорблять, пожалуйста. Она прекрасная, умная и воспитанная девушка. По крайней мере, ей в голову не придет вот так, в чужой дом с оскорблениями врываться. И я вас очень вежливо прошу — покиньте наш дом, пожалуйста. И чем скорее, тем лучше. Будьте так любезны.
— Ой-ёй-ёй… — вдруг скорчила злую гримаску гостья, собрав лицо востроносой куриной гузкой. — Какие мы тут все вежливые, смотрите-ка… Бедные, но гордые, да? Вот и сидите и не высовывайтесь никуда со своей гордостью! Кушайте хлеб с маргарином и радуйтесь! Куда вы полезли со свиным рылом в калашный ряд? Тьфу!
— Не надо здесь плевать, уважаемая, — с нажимом проговорила Лина. — Если уж вам так приспичило плюнуть, сделайте это в подъезде. Или до своего калашного ряда дотерпите. Уйдите, прошу вас. Не провоцируйте меня на применение физической силы.
— А что, можете?
— Могу.
Почуяв, видимо, в голосе Лины и впрямь для себя нехорошую перспективу, гостья торопливо поднялась из кресла и опасливо шагнула в сторону двери:
— Я ж и говорю — маргиналы… Дайте, дайте мне пройти!