Женька по-прежнему сидела на кровати, в прежней позе, сложив подбородок на худые коленки. К ним, вошедшим в комнату, даже головы не повернула, лишь болезненно дрогнула лицом, выражая досаду. Павел, кряхтя, присел около кровати на корточки, потянул на себя Женькины сцепленные вокруг поджатых ног руки.
— Жень, послушай меня, Жень… начал он.
Девчонка лишь мотнула взлохмаченной головой, уткнулась лицом в коленки, вяло, безнадежно выдохнув:
— Не хочу… Не надо, не говорите мне ничего…
— Да не буду я тебе ничего говорить! — гаркнул Павел. — Ну что я, болтун какой, что ли? Ты просто посмотри на меня, и все! Ну же! Гюльчатай, покажи личико!
Грустно хмыкнув, Женя подняла лицо, с трудом сфокусировала разлившееся в глазах отчаяние, кольнула взглядом, как иглой.
— Жень, ты послушай меня, пожалуйста… Вот сижу я перед тобой, простой мужик Павел Сергеевич Жук, за свои прожитые пятьдесят шесть лет не обманувший ни одной женщины… — по-киношному самую чуточку ёрничая, но довольно-таки проникновенно заговорил Павел, потом помолчал немного, внимательно глядя ей в глаза, и тихо продолжил: — …И если ты мне сейчас не поверишь, мне страсть как обидно будет… Поэтому ты просто возьми и поверь. Как минимум послезавтра твой жених вот здесь же, на этом месте, будет стоять на коленях и умолять тебя… Или не знаю, что он там будет еще делать! В общем, он будет здесь, я клянусь тебе. И все будет хорошо! Будет так, как тебе этого хочется, вот увидишь! Ты веришь мне, девочка?
— Да ладно вам, Пал Сергеич… Я слышала все, что вы маме сейчас там, в комнате, говорили. Только я не хочу так. Не хочу, не надо.
— А как ты хочешь, милая моя? Жизнь такая нынче, все в ней отвоевывать надо. Ни сил, ни средств не жалеть.
— И любовь — отвоевывать?
— А любовь — в первую очередь! — хлопнул себя по коленям Павел. — И считай, что у тебя сейчас на боевом поле самая выгодная позиция. Отчего ж ею не воспользоваться?
— Не поняла… Какая позиция?
— А такая! — объяснил Павел. — И стратегическая, и тактическая! Твоя будущая врагиня-свекровка весь слабый тыл свой вчера показала, даже и разведку боем проводить не пришлось. Жадна до денег, до показухи, вся насквозь прошита белыми нитками глупых амбиций. Она ж открылась, как новичок на ринге! А ты ей — длинный боковой удар из боевой стойки! И в нокаут!
— Да пошла она знаете куда? — с жаром воскликнула Женька.
— Согласен, — кивнул Павел. — Именно туда ей и дорога. Но мы будем хитрее, мы пошлем ее другим путем. Мы будем сильнее и хитрее, Жень! Я завтра же об этом позабочусь, не переживай. Она еще гопака перед тобой спляшет и в вечной любви поклянется, вот увидишь!
— Хм… Хм-хм… — вяло колыхнулась Женька в коротком смешке, с недоверием переводя взгляд с лица матери на лицо Павла. — Представляю эту мадам в гопаке…
— Ну, вот и умница! — обрадовался Павел. — Уже и улыбаешься! Давай, давай, расшевеливайся, сидишь тут, коконом свернулась! Сама из него выбирайся, и матери тоже дай возможность в личную жизнь выбраться!
— А я что, не даю?! — обиженно-возмущенно пропищала Женька. — Да наоборот, всегда пожалуйста! Что вы такое говорите, Павел Сергеич!
— Ну тогда вставай, собирайся. Ко мне в гости поедем, устроим моему Егорке процедуру знакомства с мачехой и падчерицей. Или ты только мне — падчерица? А Егорке — кто? Ладно, по ходу разберемся…
— Ой, Павел Сергеич… — взмолилась Женька. — А можно я это… Потом как-нибудь? У меня сейчас никаких сил нет, правда… И мне к зачету готовиться надо, а то завалю еще… Я потом, ладно? А мама пусть с вами едет, конечно же!
— Ну как хочешь… Потом так потом… — поднялся Павел во весь рост, грустно и немного разочарованно улыбаясь. — Я думал, так лучше будет…
Обернувшись к Лине, так и не проронившей за их беседу ни единого слова, бросил коротко:
— Собирайся, Малина, поедем!
— Погоди, Павел… Ты что? Как же я одну ее здесь оставлю? В таком состоянии?
— Ой, да какое у меня состояние, мам! Совершенно нормальное состояние! Я что, ребенок пятилетний? — подпрыгнула, сидя на кровати, Женька. — И вообще… Мне даже так лучше будет, если ты уедешь! Мне сейчас одной надо побыть… Правда, мам! Ну пожалуйста…
Умоляющие глаза, брови домиком. И ладошками перед собой машет, как крылышками. И выражение лица уже не грустное совсем, а наоборот, радостно-хитренькое. Ах, Женечка, Женечка, какая ж ты у меня глупая еще…
— Ну хорошо. Я оставлю тебя одну. Только дай слово, что плакать не будешь.
— Не буду! Не буду! Теперь уже точно не буду!
— Правильно, Женек! Сдаваться и плакать никогда не надо! Всегда себя в боевой готовности держать надо! — проговорил на ходу Павел, подняв указательный палец.
Задержавшись на секунду в дверях и мотнув в сторону Женьки головой, подмигнул ей, пробормотал удовлетворенно:
— Наш, наш человек… Собирайся, Малина, поехали. С твоей дочкой разобрались, теперь мой обормот на очереди…
— …Егор! Ты дома? Выходи, знакомься!