Без остановки. Автобиография

Сухой сезон в Марокко настолько красив, что я ни в коем случае не хочу проводить его в городской квартире. Я хочу выбраться туда, где слышны цикады и шум ветра в листве. В 1962 году в Танжере всё ещё ощущалась нехватка арендаторов домов и квартир. Можно было в любое время выйти на улицу и снять дом на лето. Каждый год, когда наступал май, я начинал искать идеальное место, чтобы провести следующие несколько месяцев. В тот год я нашёл ветхий дом на Старой горе, на некотором отдалении от дороги, на вершине холма, среди древних кипарисов. Некоторые комнаты были пусты, другие заполнены старыми предметами мебели, которые не передвигали десятилетиями. Хорошее место, чтобы летним днём лежать, слушая щебет птиц и стрекотание сверчков. Комнаты были просторными; я расстелил тростниковые циновки и разложил вдоль стен подушки. Спать тут не предполагалось. Мы брали туда еду для пикника, становившуюся всё более изысканной, когда наши служанки просекли, что в старом доме есть кухня с работающей духовкой. Марокканские женщины любят участвовать в пикнике, особенно если нужно разводить костёр и готовить еду на огне. А пикник с бутербродами их поражает — донельзя скучное занятие! Объяснить его можно только одним — христианской ленью.

Теннесси написал письмо с просьбой найти ему дом в нескольких минутах ходьбы от пляжа и снять его на три месяца. Он приехал, но был не в том состоянии, чтобы оставаться. Вскоре он отправился в Сполето, где ставили его последнюю пьесу «Молочные реки тут больше не текут»[564]. Позже он вернулся на короткое время, но на этот раз его пребывание было омрачено и, в конечном итоге, прервано из-за ожесточённой вражды, возникшей у него с хозяином дома по поводу счёта за электричество. В конце концов, Теннесси заплатил, но потом собрал вещи и уехал в Нью-Йорк.

Мать Джейн не раз навещала её в Танжере и иногда настаивала, чтобы дочь ответила взаимностью и тоже навестила её. Мои родители также постоянно намекали на поездку в Америку, которую я вроде как и должен был скоро осуществить. Под влиянием их настойчивых убеждений мы ознакомились с расписанием судов и купили билет. В начале сентября мы на несколько дней отправились в Испанию к знакомой Джейн, а затем отплыли в Нью-Йорк.

Мои родители, казалось, стали ниже ростом. В моей памяти они оставались высокими. Они были всем очень довольны, особенно большим количеством птиц вокруг. Ранним утром птицы кричали так неистово, что лёжа в постели я мог бы подумать, что вернулся на Цейлон, а не находился во Флориде.

За две недели, которые я провёл с родителями, карибский кризис 1962 года достиг апогея. «Мы будем первыми, по кому ударят», — мрачно говорила мама. А потом она повторила слова, которые часто говорила, когда дела были дрянь. «Могу сказать лишь одно — ужасно жалко молодых. Они только начинают жить. Какие у них шансы? Проиграли, даже не начав игру».

Я привык думать о своих родителях как о неисчерпаемом и, в своём роде, непреходящем кладезе информации и анекдотов об их детстве, семейных традициях и фольклоре Новой Англии. Теперь я обнаружил, что они многое уже не помнили. Было грустно и тревожно думать, что я стал единственным хранителем воспоминаний, которые когда-то были у нас общими. Я уехал несколько отрезвлённый своим пребыванием у них, пообещав вернуться, как только смогу, — может, даже в следующем году.

Я посадил Джейн на судно, направлявшееся к Гибралтару, предполагая, что буду занят, и, считая, что будет скверно, если брошу её на произвол судьбы в Нью-Йорке. Пьесу «Молочные берега тут больше не текут» ставили в Сполето, и Теннесси попросил меня написать к ней музыку. Вирджила Томсона в Нью-Йорке не было, но он устроил так, что я остановился в его номере в отеле Chelsea, где и написал большую часть музыки. В отеле, к своему немалому изумлению, я столкнулся в лифте с Артуром Кларком. Последний раз, когда мы виделись, он был в костюме дайвера на пристани острова Тапробана. У него была комната этажом выше, и он сообщал мне все новости о Цейлоне. Премьера пьесы Теннесси прошла в Нью-Хейвене, после чего пьесу показали в Бостоне, а потом и в Нью-Йорке. Музыку в пьесе ставили под фонограмму, поэтому мне не пришлось никуда ехать дальше Нью-Хейвена.

У меня не было причин дольше оставаться в Нью-Йорке, и поэтому я купил билет на первый же корабль, идущий в Танжер. В оставшиеся несколько дней до отъезда я на какой-то вечеринке познакомился с писателем по имени Альфред Честер[565].

Я вернулся в Марокко и застал повсюду катастрофические наводнения. Той зимой погода была скверной по обе стороны Атлантики. Мать писала, что холода погубили её сад во Флориде, и погибли даже большие деревья. Я закончил A life full of holes / «Жизнь, полную дыр»[566] и отправил в издательство Grove Press. Дождь шёл всю неделю, пока в городе была Либби Холман. Они с Джейн общались, а Ларби возил её служанку на экскурсии по дождливому Танжеру.